И. Болгарин - Адъютант его превосходительства

– Правильно я понял, что всех, бежавших за границу, вы расцениваете как ваших врагов? – Жапризо казалось, что этим вопросом он поставил Ла­цису ловушку.

– Нет, конечно! Я убежден в том, что среди русской эмиграции в Париже и Лондоне есть порядочные, честные люди, хотя и не разделяющие идей большевиков, – сдержанно и спокойно ответил Лацис, все более отчуждаясь от своих собеседников.

– Идея большевизма создать государство рабочих и крестьян… – убеж­денно начал было француз.

– Оно уже создано, господин Жапризо. Вы две недели вояжируете по тер­ритории первого в мире рабоче-крестьянского государства! – жестко прер­вал его Лацис.

– Простите за неточность. Тогда я сформулирую вопрос проще. Как в ва­шем государстве рабочих и крестьян относятся к дворянству?

«Ну, уж на этот крючок он должен обязательно попасться», – лукаво по­думал француз.

– Пушкин и Толстой были дворянами. Смешно не понимать значения пере­довой части дворянства в истории русской культуры и в истории революци­онного движения. Тогда нужно отказаться от Радищева, от декабристов. – Лацис внимательно посмотрел на журналиста. – Но, задавая этот вопрос, мне кажется, вы имели в виду другое. У вас там кричат, что мы репресси­руем всех, власть имущих в прошлом, что в застенках Чека томятся лица, виновные лишь в том, что они родовитого происхождения. Ваши газеты взы­вают к спасению этих жертв большевистского террора.

Лацис снова пристально взглянул в глаза журналистам – он пытался до­копаться до их человеческой сути: кто они? Честные, но заблудшие люди? Или ловкачи-писаки, ищущие сенсаций? Правда ли им нужна или только прав­доподобие? А может, им не нужна ни правда, ни ложь – они еще до приезда сюда знали, о чем будут писать?.. И все же Лацис продолжал выкладывать им, подавшись вперед:

– А известно ли вам, господа, что до недавнего времени мы великодушно и зачастую излишне мягко относились к врагам, применяя в отношении них такие меры, как выдворение из страны, ссылка в трудовые лагеря, а неко­торых просто отпускали под честное слово. Вот как, например, генерала Краснова, руководителя первого мятежа против революции. Он же, дав слово чести не воевать против Советов, удрал на Дон и стал во главе тамошней белогвардейщины. И не он один изменил своему слову. Достопочтенные гене­ралы Загряжский и Политковский, очутившись на свободе, приняли участие в заговоре Локкарта и других иностранных дипломатов.

– Это известно, господин Лацис, – воспользовался паузой Колен, – наши газеты много писали об этом… – он поискал слова, – об этом инциденте. Но, судя по сообщениям газет, ваше правительство допустило незаконные действия по отношению к иностранным дипломатам… – Колен замялся. – Много писали и о произволе Чека…

– А что еще оставалось делать буржуазным газетам, господин Колен? Че­ка вскрыла заговор английских, французских и американских дипломатов, которые, прикрываясь правом неприкосновенности, поставили перед собой задачу уничтожить руководителей Советского правительства, того прави­тельства, которое их так гостеприимно приняло. И как бы ни извращали факты буржуазные газеты, Чрезвычайная комиссия доказала преступные наме­рения начальника английской миссии Брюса Локкарта, лейтенанта английской службы Сиднея Рейли, кстати, агента Интеллидженс сервис, французского генерального консула Гренара и американскою гражданина Каламатиано. За­говорщики пытались организовать государственный переворот. Намерения серьезнейшие, не правда ли? И оставить их без последствий мы, чекисты, естественно, не могли. Надеюсь, вы согласитесь со мной? – В голосе Лаци­са прозвучали иронические нотки.

Жапризо, торопливо записывая за Лацисом, одобрительно подумал: «Ого! Председатель Чека ловко нас припер к стенке. Но важно не отвечать. Иначе – дискуссия. А в споре большевики сильны… Нет, лучше отмолчаться».

Колен же смотрел несколько рассеянно, он тоже не ожидал такого харак­тера беседы, таких несокрушимых доводов.

Словно давая журналистам время для раздумий, Лацис поднялся с места, неторопливо подошел к окну. С улицы доносились звуки проезжающих проле­ток, редкое цоканье копыт, мерный шаг патрульных красноармейцев. Жизнь шла своим чередом, и Лацис знал, что ее нужно направлять железной и неп­реклонной рукой. Он почему-то сейчас вспомнил Кольцова. Была в этом че­ловеке какая-то прочная основательность, заставлявшая с первого взгляда поверить в него и в успех задуманного. И еще – артистичность, без кото­рой не бывает разведчика, способность к перевоплощению. Но и этого мало. Нужно умение располагать к себе сразу. Разведчик должен нравиться. И у Кольцова все эти качества налицо. Ах, если бы задуманная операция уда­лась, многие заговоры были бы раскрыты задолго до того, как они больно ударят по республике.

Молчание явно затянулось. Вернувшись от окна, Лацис подсел к журна­листам, пододвинул к ним стоявшую на столике деревянную шкатулку с таба­ком:

– Закуривайте, господа. Отменный крымский «Дюбек».

– Но, похоже, «Дюбек» скоро кончится, – осторожно сказал Колен, имея в виду успехи Деникина на юге.

– Возможно, вы правы, – спокойно подтвердил Лацис, – в таком случае временно будем курить махорку.

– Вот вы, господин Лацис, сказали «временно». Этот оптимизм на чем-нибудь основан? – Англичанин внимательно следил за лицом Лациса: мо­жет, наконец-то разговор вступит в нужную колею.

– Да, основан, – тотчас ответил Лацис, – на исторической неизбежности победы рабочих и крестьян.

– Но вы же сами сказали, что в скорейшем торжестве белых сил заинте­ресованы не только русские генералы, – вступил снова в разговор Жапризо,

– но и иностранные коммерсанты.

– Сказал, – кивнул Лацис. – И совершенно ответственно могу добавить: насколько я знаю, коммерсант должен быть дальновидным человеком, ваши же коммерсанты, довольно опрометчиво рискнувшие вложить деньги в нашу вой­ну, – никудышные коммерсанты. Плакали их денежки. А ваши политики и ге­нералы, пославшие к нам своих солдат, – никчемные политики и генералы. Ибо с древнейших времен известно: наемники – плохие солдаты.

– Вы пытаетесь нам навязать свои убеждения, – не выдержав, пошел в наступление Колен. – Но положение в городах Украины да и на фронтах…

Было понятно и без слов, о чем сейчас будет говорить Колен: о том, что белые победоносно наступают; что красноармейцы плохо вооружены, пло­хо одеты; что в Красной Армии мало обученных командиров…

– Знаю! – иронично подхватил Лацис, и голос его зазвучал холодно и резко. – Мы, большевики, умеем не закрывать глаза на правду, какой бы жестокой она ни была. Мы отлично понимаем, какое неимоверно трудное для республики сложилось положение, и ни на кого не рассчитываем! Только на себя!..