Собиратель Сухоруков - Василий Кленин
Кажется, мне удалось зарядить парней — никто не отводил взгляда. А я испытующе всматривался в каждого из сорока воинов. «Десантуру» вооружили по высшему классу: каждому дали щит, хорошие копья, маки. Многие взяли с собой пращи. Конечно, дозорные заметили их почти сразу. Заревели трубы — но черные уже рванули вперед.
До дозорного кострища — шагов 120. Максимум — 150. Местный мужчина пробежит такое расстояние секунд за тридцать. Вооруженному потребуется около минуты. Мои воины бежали еще медленнее, потому что я настрого велел не растягиваться. Все должны были ориентироваться по последним. Ну, и немаловажно — не сбить дыхание. А то какой ты будешь боец, когда добежишь до врага запыхавшимся!
В любом случае, дозор к бою успел подготовиться. Лысые пурепеча в длинных рубашках выстроились в подобие стены, выставил копья — но их было мало. Вдвое меньше, чем «десантников». Пока центр начал давить щитами на вражеские копья, остальные четлане с флангов охватили дозорных — и пошло месиво! В принципе, я уже знал, что лысые — не особо великие воины. Они неплохо вооружены, но, по всей видимости, это такое же ополчение. Возможно, кто-то с боевым опытом, но без должной выучки. Так что у наших ребят шансы были. Главное, успеть уйти до прихода подкреплений.
У пурепеча была прямо противоположная задача: удержать строй до подхода воинов из лагеря. Однако, мы его поломали за минуту. Началась свалка, где каждый бил, куда дотянется: в своего врага, в соседнего — без разницы. Пурепеча дрогнули, кто-то даже побежал. Разгоряченные успехом и кровью черные кинулись было следом, но, по счастью, нашелся в «десанте» командир с холодной головой, который всех остановил. Потому что уже совсем близко были вражеские подкрепления. И не какие-нибудь лысые, а чертовски опасные перьеволосые кенги.
— Назад! Бегом! — орал я со стены, рядом надсадно трубили раковины, требуя отхода.
Ополченцы побежали. Планомерное отступление становилось всё более стихийным, но это даже хорошо: страх — неплохой ускоритель. На этот раз никакого затора на лестницах не было: воины взбирались по лестницам быстро, организованно. А последние, следуя моему приказу, сразу сигали в водохранилище, откуда их веревками вытаскивали золотые. Пурепеча подбежали под стену как раз, когда мы затаскивали наверх лестницы. Врагов окатили щедрым залпом из пращей и атлатлей — и те отошли, злобно ругаясь.
Аграба ликовала! Мы отомстили! Отомстили практически без потерь. У дозорного кострища остался только один черный, получивший серьезную рану в ногу. Остальные отделались легкими царапинами. Более того, некоторые умудрились вернуться с прибытком: кто приволок трофейный щит, кто — копье.
Но больше всех меня снова поразил двадцатник Муравей: он умудрился приволочь живого пленника!
Разговоры в тени 6
— Я тебе что сказал: пошел прочь от стены!
— Но владыка!..
— Убирайся, Муравей! Выходной — это мой дар тебе и твоей двадцатке. Ты что, пренебрегаешь даром владыки?
Аскуатла смутился.
— Что ты, владыка! Все мои воины славят тебя!
— Вот и ты иди — и славь!
Иногда казалось, что Сухая Рука издевается. Вроде слова понятные, а смысл в них какой-то другой. Вот сейчас он явно не требовал, чтобы Муравей пошел славить владыку. Хотя, сказал именно это. Вроде бы. Вздохнув, парнишка пошел прочь от укреплений. С другой стороны, сегодня нападающие были особенно вялыми, золотых для обороны хватало с лихвой. Вчерашняя вылазка сильно подняла дух защитников, а вот пурепеча, казалось, скисли.
— Хватит выслуживаться, господин двадцатник! — хлопнул по плечу Черепаха. — Владыка еще сильнее тебя не полюбит.
Возвышение до двадцатника не многое поменяла в жизни Аскуатлы: соратники из его пятерки по-прежнему подтрунивали над Слепышом-Муравьем. Хотя, делали это не так зло, как в начале службы.
— Да не выслуживаюсь я, — начал было Муравей, но так и не закончил фразу.
Он не знал, как вслух признаться в том, что… ему просто нравилась война. Да, она ужасна. Столько смертей. И войну эту четлане явно не выигрывают… Но с приходом врагов, с началом боевых действий всё в мире стало понятным и правильным. Муравей всегда знал, что надо делать, как поступать, что говорить. Всё, чему учили парня, все нужные приказы вовремя всплывали в его памяти, и черный точно знал, как эти знания лучше применить. Когда-то давно, на учениях Аскуатла проявил нерешительность, не смог исполнить приказ и навлек позор на себя. Именно после этого (и еще короткого разговора с владыкой) парень поклялся всегда твердо придерживаться своих убеждений. Плевать, что о нем подумают! Решил — действуй! И это дало плоды. Маленький Слепыш стал двадцатником, спас Сухую Руку, провел удачную вылазку. Как раз за последнее (и еще приведенного пленника) вся его двадцатка получила сегодня выходной.
— Ладно, — юный двадцатник хлопнул Черепаху по плечу в ответ. — Обойдусь сегодня без выслуживания. Найду какое-нибудь дерево с хорошей тенью и просплю под ней весь день.
А найти дерево в Аграбе было нелегко: осажденные излучинцы вырубили почти всю растительность. Пришлось идти за казармы, за амбар — к самым скалам на западной стороне. Только там еще росли отдельные кривые сосенки, вцепившиеся в камень узловатыми корнями. Муравей устремился к такому дереву с самой широкой хвойной шапкой, да только лёжка оказалась занятой. В удобной ложбинке между выступающими хребтами корней развалился воин и заливисто храпел в тихие пасмурные небеса.
Страж. Золотой.
Да он же несет здесь дозор! Дозорный среди дня бросил пост и уснул. Муравей даже замер: это не просто нарушение приказа, это угроза для всех!
— Встань, дрянь! — голос двадцатника звенел от гнева и ярости.
Золотой выключил храп и подскочил было с перепуга, но, разглядев, кто перед ним, нагло расселся в удобной ложбинке меж корней.
— Ты мне никто, черный, — хмыкнул он. — Иди, куда шел.
— Тебе приказали сторожить это направление, а ты заснул!
— Не ты приказал. Вижу, понравилось быть двадцатником? Хочешь теперь всеми командовать, Аскуатла?
— При чем здесь я? Если предводители узнают о том, что ты спишь на посту — тебя на куски порубят!
— Да горы вокруг! От кого тут охранять? Я, между прочим, вчера весь день на стене отстоял. И часть ночи. Я заслужил отдых. К тому же, кто узнает? Может, ты расскажешь? С вас, черных, станется.
Муравей вспыхнул. Золотой надавил на больную мозоль: вечную вражду черных и золотых.
— Мне не нужно никому сообщать. Я сам с тобой разберусь.
Золотой вскочил, как пружина, и весело оскалился. Он был на полторы головы выше, заметно старше и… И, вообще, он был золотым. Но Аскуатла
