Жаклин Монсиньи - Княгиня Ренессанса
– Мы уже ничем не можем помочь твоей сестре, Карлотта… Боже мой, как это ужасно… но оставаться здесь значит ждать, пока нас тоже изнасилуют и убьют Карлотта долго плакала на плече у Зефирины. Тем временем над развалинами начинал заниматься день. У статуи фарнезского быка Зефирине стало ясно, что они нашли себе убежище в термах Каракаллы.
Беглянок начал мучить голод. Бедный Цезарь тоже скулил, но Зефирина решила, что надо побыть в укрытии до наступления следующей ночи.
– Когда опять стемнеет, мы попробуем добраться до замка Святого Ангела, – сказала она вслух.
Сказала, чтобы успокоить свою спутницу, хотя смертельный страх не покидал ее ни на минуту.
Наверное, уже весь город захвачен. Где теперь Фульвио и Ренцо да Чери? Продолжают ли еще защищать папу?
* * *– Где же она? – кричал Фульвио, явившись в крепость.
Никто не видел Зефирину. Паоло поехал той дорогой, по которой должна была отправиться, как он полагал, княгиня. Но не обнаружил никаких следов молодой женщины.
С запекшейся на лицах кровью, в разодранной одежде, Ренцо и Фульвио готовились к обороне. Расхаживая вдоль крепостной стены, Джулио Медичи, в кольчуге, шлеме и закатанном кверху платье, так что стали видны его сапоги со шпорами, громким голосом поносил врага, устроившего в городе пожар.
– А ну-ка, ребятки, давайте, поворачивайте ваши пушки на этих ублюдков… тысяча чертей! Я отлучу от церкви этого гнусного пса Карла V.
Те из защитников, кто еще был жив, буквально онемев от этих слов его святейшества, готовили к бою пушечные ядра, разжигали огонь, подогревали вар.
Множество простых людей и аристократов нашли себе убежище в старом замке, возвышавшемся над Римом.
– Где же она, монсеньор? Куда пропала, ради всего святого.
Это причитала мадемуазель Плюш, которая, расталкивая толпу перепуганных крестьян и обессилевших солдат, пробиралась к Фульвио, стоявшему на стене крепости.
Князь увел дуэнью в галерею с навесными бойницами и сказал:
– Не волнуйтесь… Она могла спрятаться в каком-нибудь доме или…
«Или воспользоваться происходящими событиями и сбежать», – подумал Фульвио. Но вслух добавил:
– Этой ночью я выйду из крепости и поищу ее.
– Вы, монсеньор? – прошепелявила плачущая Плюш.
– Я тоже пойду, – буркнул Паоло, которого уже перевязали.
– Даже не заикайся.
– Ну хоть раз в жизни монсеньор может меня послушать!
Их спор прервал Ренцо да Чери:
– Леопард, ради Бога, мне чертовски не хватает людей.
– Иду, – отозвался князь. – Кстати, как Мортимер перенес транспортировку? – спросил он Плюш, прежде чем уйти.
– Милорда де Монтроуза поместили в башню. А он, как только открыл глаза, потребовал себе аркебузу, чтобы сражаться.
– Замечательно, значит, он вне опасности… я сейчас приду его навестить.
Фульвио почувствовал огромное облегчение, узнав, что Мортимеру уже лучше.
Часам к пяти вечера имперские войска предприняли первую атаку на крепость. К счастью, они были плохо организованы, к тому же переоценили свои силы.
Возглавляемые Фульвио и Ренцо канониры и стрелки сбросили врага в Тибр. Немало их осталось лежать и на земле перед крепостью.
– Ур-ра Леопарду! Ур-ра нашему командиру Ренцо! Да здравствует папа! – взревели солдаты, оставшиеся верными папе.
– Они перестроят свои силы и завтра утром повторят атаку, – убежденно сказал Ренцо да Чери.
– Я покину тебя на ночь, друг мой, Ренцо. И если меня не будет на рассвете, это значит…
Фульвио сделал отчаянный жест рукой. Ренцо да Чери потащил князя к просвету между зубцами стены.
– Слушай и смотри.
И он протянул князю подзорную трубу. Из города неслись страшные крики, вопли женщин и детей. Сквозь увеличительное стекло Фульвио разглядывал Рим. Вокруг творилось что-то чудовищное. Церкви, дворцы, жилые дома подверглись грабежу и пожару. На другом берегу Тибра, на площадях были видны повешенные на столбах люди. Некоторых подвергли колесованию. Обезумевшие женщины метались, прижимая к груди детей.
Фульвио с ужасом и отвращением смотрел, как ландскнехты поднимали грудных детей на острие своих пик.
– Я должен туда пойти, Ренцо… Не говори ему ничего, – добавил князь, указывая на папу.
Видя такую решимость, Ренцо лишь вздохнул:
– Что ж, у тебя есть только один способ пробраться, Леопард, – сказал капитан.
Жестом он указал на валявшиеся под стенами крепости трупы ландскнехтов.
– Дождись ночи, теперь уж недолго.
Дневное светило опускалось за горизонт.
Но, прежде чем на небе появилась луна, в западной части идущей вокруг крепости дороги можно было наблюдать довольно странное зрелище. По указанию Ренцо два его человека, два ловких сицилийца, занялись поистине чудовищным делом. Сделав себе из полена, веревки и рыболовного крючка удочки, оба «рыбака» старались поймать необычных рыб: тела двух ландскнехтов.
Когда над опустошенным Римом взошла серебристая луна, Фульвио и Паоло, облаченные в зеленые штаны, короткие камзолы, сапоги с тупыми носами и черные плащи немецких наемников, в шлемах и с алебардами в руках, прошли, освещая себе путь фонарем, в узкий потайной коридор, соединяющий крепость с Ватиканским дворцом. Фульвио надеялся, что лютеране не обнаружат замаскированный выход, находившийся в тронном зале прямо за престолом папы.
Глава XXII
БОЙНЯ
Гро Леон знал, что совершил непростительную глупость. Вместо того чтобы лететь, как ему велела хозяйка, прямо в замок Святого Ангела, он решил по пути немного отдохнуть на крыше какой-то церкви.
В течение нескольких дней Гро Леону пришлось подвергнуться тяжкому испытанию. Летая от одного к другому, доставляя послания сначала Франциску I, потом папе, он не должен был ошибиться ни в направлении, ни в адресате. Птица Нострадамуса и сама понимала, что она не совсем обычное пернатое. Не только среди себе подобных, но и среди людей галка была умнее многих. И вот теперь, в первый раз, Гро Леон расслабился. Он просто устал и дрожал всем своим тельцем. Может, он заболел, а может, подобно людям, Гро Леон был напуган страшным зрелищем, которое творилось внизу, в городе.
«Может быть, моя госпожа в опасности… я должен лететь туда», – подумал Гро Леон.
Но он не мог, при всем желании, покинуть укрытие, потому что кто-то захлопнул окно. Теперь, сидя на колокольне, Гро Леон оказался пленником… и отнюдь не единственным! Там был еще звонарь, который, опустившись на колени, молился. От него очень плохо пахло.
А Гро Леон был птицей деликатной. Поэтому он с отвращением открывал и закрывал свой клюв, тяжело дыша.
У звонаря оказалась в руках горбушка хлеба, и он с аппетитом ел. Гро Леону тоже очень хотелось есть. Он с завистью стал летать над чужим обедом. Но, видно, не следовало ему этого делать. Звонарь, еще минуту назад такой набожный, теперь вскочил, и глаза его загорелись алчностью:
