Бернард Корнуэлл - Приключения Ричарда Шарпа. т1.
Шарп не поднимал палаша, и рапира опустилась.
– Капитан! Вы испугались? – Эль Католико тонко улыбнулся. – Боитесь, что я лучше вас?
– Тереза говорит, что не лучше.
Это было не бог весть что, но испанцу хватило. Лицо Эль Католико исказилось бешенством, от хладнокровия не осталось и следа, и Шарп выбросил вперед огромный клинок, зная, что Эль Католико не будет фехтовать, а просто убьет его на месте.
Молнией сверкнула рапира, но капитан извернулся всем телом и увидел, как сталь прошла мимо. Потом он локтем изо всех сил двинул испанцу по ребрам, повернулся и обрушил тяжелый медный эфес палаша на голову. Но Эль Католико оказался быстрее – сумел увернуться, эфес лишь скользнул по черепу. Шарп услыхал болезненный возглас и рубанул наотмашь с такой силой, что развалил бы надвое быка, однако испанец отскочил назад, а инстинкт бойца подсказал капитану, что страшный натиск привел Эль Католико в чувство и он снова возьмется за ум и использует свое мастерство.
На лестнице раздался топот, бабахнул мушкет, и Эль Католико улыбнулся.
– Пора умирать, Шарп. Requiem aсtemam dona eis, Domine[42]. – Голос струился патокой, очаровывал и усыплял; острие рапиры ужалило Шарпа в бок и отпрянуло. – Et lux perpetia luceat eis[43].
Шарп понял, что с ним играют, и так будет, пока не кончится молитва, но он ничего не мог поделать. Он вспомнил прием Хельмута и стал целиться в глаза Эль Католико, однако всякий раз попадал в пустоту, и партизанский командир рассмеялся.
– Слишком медленно, Шарп! Те decet hymnis, Deus, in Sion[44].
Шарп снова сделал выпад, метя в глаза, – у Хельмута это получалось ловко, но Эль Католико лишь качнулся вбок, и рапира испанца пошла понизу, чтобы кольнуть в бедро или где-нибудь рядом. Шарпа вдруг осенила отчаянная, безумная идея. Он не стал парировать удар, просто выбросил вперед правое бедро, нанизал себя на жгучую боль. Испанец попытался выдернуть клинок, Шарп ощутил, как сталь рвется из раны, но теперь у него было преимущество, его все еще несло вперед, и он обрушил на испанца тяжелую гарду палаша, вспорол лицо. Эль Католико выпустил оружие и отпрянул, Шарп метнулся следом с рапирой в ноге, Эль Католико попытался схватить ее, но промахнулся. Шарп рубанул испанца по предплечью, тот закричал, и стрелок тут же наискось двинул палашом назад. Тупой край с хрустом врезался в череп, и партизан рухнул.
Шарп замер. Снизу донесся зов:
– Капитан!
– Наверх! На крышу церкви!
Внизу, в переулке, раздался топот. Шарп предположил, что партизаны не решились вступить в неравную схватку и спасаются бегством. Он выпрямился и взялся за эфес рапиры. Рана отозвалась дикой болью, но стрелок уже понял, что ему повезло – клинок прошел сквозь мягкие ткани; крови, боли и страха было больше, чем настоящего вреда. Он сжал зубы и потянул – рапира выскользнула. Шарп подержал ее на вытянутых руках, чтобы ощутить великолепную балансировку, и подумал, что никогда бы не победил, если бы не бросился на идущее понизу острие, не лишил испанца главного преимущества – мастерства фехтовальщика.
Эль Католико застонал, не приходя в себя. Шарп подошел к своему врагу, припадая на окровавленную ногу. Глаза испанца были закрыты, веки слегка трепетали. Шарп приставил палаш к его горлу.
– Мясницкий инструмент, да? – Он давил, пока острие не встретило черепицу, а затем провернул клинок в ране и, чтобы его высвободить, ударил сапогом по шее мертвеца. – Это за Клода Харди.
Не будет в испанских горах феодальной страны – личного королевства Эль Католико.
Раздался стук в крышку люка.
– Кто?
– Сержант Харпер.
– Погоди.
Шарп сдвинул лестницу, крышка откинулась, и появился Харпер с чадящим факелом в руке. Ирландец поглядел сначала на своего командира, затем на труп.
– Боже, храни Ирландию! Что тут у вас, сэр? Пари? Поспорили, из кого больше крови вытечет?
– Он меня хотел прикончить.
У Харпера взлетели брови.
– Да что вы говорите! – Сержант с сомнением взглянул на мертвеца. – А ведь он был отличным фехтовальщиком, сэр, ей-же-ей. Как это вы управились?
Шарп рассказал о том, как он безуспешно целил в глаза, как был вынужден кинуться на рапиру.
Харпер ошеломленно покачал головой.
– Дурак вы чертов, сэр. Ну ладно, давайте глянем, что с ногой.
На крышу поднялась Тереза, за ней Лассау и Ноулз. Шарпу пришлось повторить рассказ; вскоре он почувствовал, как напряжение отпускает.
Тереза склонилась над трупом.
– Что, жалко?
Девушка отрицательно качнула головой. Шарп смотрел, как она, стоя на коленях, обыскивает окровавленное тело и снимает тяжелый пояс. Она раскрыла один из клапанов, посыпались монеты.
– Золото.
– Оставь у себя.
Шарп исследовал рану и убедился, что ему здорово повезло – такой болван, как он, заслуживает дырки побольше.
Капитан взглянул на Харпера.
– Червяки понадобятся.
Харпер ухмыльнулся – он всегда носил при себе жестянку с толстыми белыми личинками мух, питающимися только гнилым мясом и брезгающими здоровой плотью. Не было для чистки ран лучшего средства, чем щепоть личинок под повязкой. Вместо бинта ирландец на время приспособил красный пояс Шарпа.
– Ничего, сэр, заживет.
Лассау посмотрел на труп.
– Ну, что теперь?
– Теперь? – Шарп мечтал о стакане вина и тарелке того роскошного супа. – Ничего. У них будет другой командир. Мы по-прежнему должны отдать золото.
Тереза горячо, сердито заговорила по-испански. Шарп улыбнулся.
– О чем это она, сэр? – спросил Ноулз, завороженно разглядывая кровавые пятна на черепице.
– По-моему, ей не по душе идея насчет другого командира, – ответил Шарп, сгибая и разгибая левую руку. – Если помощники Эль Католико не добудут золото, командиров из них может не выйти. Верно?
Она кивнула.
– Так кто же займет его место? – Ноулз сел на парапет.
– Ла Агуджа. – Шарпу нелегко давалось испанское «ж».
Польщенная Тереза рассмеялась, а Харпер в свою очередь подверг обыску карманы Эль Католико.
– Л а кто?
– Л а Агуджа – Игла. У нас с нею договор.
– Тереза? – изумленно переспросил Ноулз. – Мисс Морено?
– А почему бы и нет? Дерется она лучше многих. – Шарп сам сочинил прозвище и увидел, что оно ей понравилось. – Но чтобы этого добиться, надо удержать золото, вынести из крепости и сдать генералу. Довести дело до конца.
Лассау вздохнул и убрал в ножны так и не понадобившуюся саблю.
– Стало быть, дружище, мы возвращаемся к прежней теме. Как?
Шарп давно ждал этой минуты. Ждал и боялся. Но отдалять ее он больше не мог.
– Кто нам мешает?
Лассау пожал плечами.
– Кокс.
Шарп кивнул и тихо произнес:
– У Кокса есть власть, пока он командует гарнизоном. Не будет гарнизона, не будет и власти. И он не сможет нас остановить.
– Что же из этого следует? – Ноулз нахмурился.
– А то, что завтра на рассвете мы уничтожим гарнизон.
На секунду воцарилась мертвая тишина, затем ее нарушил возглас Ноулза:
– Невозможно!
Тереза от души рассмеялась.
– Возможно!
– Господи всемилостивейший! – На лице немецкого капитана отразился ужас.
Харпер, казалось, нисколько не удивился.
– Как, сэр?
И Шарп объяснил.
Глава двадцать третья
В тот понедельник Альмейда пробудилась рано. Задолго до первых проблесков рассвета по мостовой забухали солдатские сапоги, зазвучали будничные разговоры – верное средство от пафоса великих событий. Война добралась-таки до пограничного города, и между его внешними гласисами и замаскированными батареями французов сосредоточились надежды и чаяния Европы. Жители далеких городов смотрели на карты. Если выстоит Альмейда, то, возможно, удастся спасти Португалию, – но в это мало кто верил. Самое большее семь недель, говорили люди, а то и шесть – и Массена отдаст своим солдатам на разграбление Лиссабон. Британцы обречены, они уже бегут, бросая последние крепости, и каждый день в штабах Петербурга и Вены, Стокгольма и Берлина на столах расстилались карты и генералы ломали головы, куда теперь Наполеон пошлет своих непобедимых пехотинцев в сине-белых мундирах. Конечно, жаль Британию, но кто ожидал иного исхода?
На южной стене у жаровни стоял Кокс, ждал, когда рассвет явит ему новые французские батареи. Вчера неприятель дал по городу несколько выстрелов и уничтожил телеграф, а сегодня он возьмется за дело всерьез, в этом Кокс не сомневался. Он уповал на мощную оборону, на бои, описания которых попадут на страницы исторических хроник, надеялся задержать французов до дождей и спасти Португалию; но он также представлял себе осадные орудия, бреши, пробитые в толстых стенах, и вопящие, ощетиненные сталью батальоны, которые в одну из ночей ринутся на штурм и повергнут его чаяния в прах. И он, и осаждающие понимали, что город – последнее препятствие для победоносной французской армии. Кокс, как ни подогревал он в душе надежду, все-таки не верил, что Альмейда простоит до затяжных дождей, когда реки выйдут из берегов, а дороги превратятся в непролазную топь.
