От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов
Впрочем, Бидо был скорее солидарен с англо-саксонскими державами в оценке советской политики, поставив послу в укор нашу позицию о недопущении Франции в Комиссию по репарациям.
– Нам говорят, что СССР считает Францию чем-то вроде Чехословакии или чуть больше ее, – возмущался Бидо.
Дал французский министр и оценку внутриполитической ситуации в стране:
– Закончившиеся выборы показали, что во Франции есть только две серьезные силы – это христианские демократы и коммунисты. Народно-республиканское движение и христианские демократы – это я. Все, что я захочу, они сделают. Французские социалисты хотя и имеют много голосов, но по сути дела слабы, у них есть только один человек – Леон Блюм, желающий создать блок. Христианские демократы с коммунистами и социалисты пойдут за этим блоком – это будет власть по крайней мере на 20 лет.
Бидо заявил, что не против такого блока, но опасался, что религиозные вопросы помешают его созданию.
Но на самом деле французский политический ландшафт все больше определяли не победившие на выборах партии и не Москва, а американские оккупационные войска и спецслужбы. И лично генерал де Голль, в котором представления о величии Франции и ее суверенитете сочетались с комплексом ущемленной национальной гордости от униженного и фактически оккупационного статуса.
В Париже де Голль – председатель Временного правительства – продолжал работать в здании военного министерства на улице Сен-Доминик, а жил с семьей в небольшом доме около Булонского леса.
Полного взаимопонимания с западными союзниками у него не было. «Лично мне нравился генерал де Голль, поскольку я видел многие его прекрасные качества, – напишет Эйзенхауэр. – Однако мы находили, что эти качества теряют свою ценность из-за крайне болезненной восприимчивости и экстраординарного упорства в вопросах, которые нам представлялись нелогичными».
И у де Голля была своя собственная повестка, в чем-то отличная от западной: «Едва затихло эхо орудийных залпов, как мир резко изменился. Напряжение сил и эмоций, с которым народы вели войну, сразу же утратило четкую цель. Напротив, пышным цветом расцвели амбиции держав и их взаимные притязания. Исчезли уважение и обходительность, которые худо-бедно держались в отношениях между союзниками перед лицом общего врага. Вчера было время сражений, сегодня – сведения счетов.
Наставший момент истины сразу обнажил слабость, в которой продолжала пребывать Франция, вынужденная добиваться своих целей, наталкиваясь на корыстные расчеты других держав. Было ясно, что последние, несомненно, попытаются оказать на нее давление при урегулировании нерешенных проблем и отвести ей место на задворках Истории, когда другие государства приступят к строительству нового мира. Но я был намерен не допустить этого. Более того, я считал, что крах Германии, разобщенность Европы, русско-американский антагонизм создают для чудом спасшейся Франции исключительные шансы, и я не исключал, что новая эра даст мне возможность приступить к осуществлению широкого плана, который я разработал для своей страны.
Франции предстояло обеспечить себе в Западной Европе безопасность, не допустив возрождения рейха, способного вновь угрожать ее существованию. Ей необходимо было наладить сотрудничество и с Западом, и с Востоком, а в случае надобности заключить с той или иной стороной необходимый союз, ни в коей мере не поступаясь при этом независимостью. Ей требовалось для преодоления пока еще не очень явной опасности развала Французского Союза постепенно преобразовать его в свободную ассоциацию стран».
Пока же де Голль вошел в клинч едва ли не со всеми великими державами. Буквально на следующий же день после Победы возник серьезный конфликт по вопросу о французско-итальянской границе в Альпах.
Воюя с немцами, французские войска оказались на территории Северо-Западной Италии. Стремясь сдерживать немецкие дивизии на французско-итальянской границе, Эйзенхауэр в начале апреля отдал французским войскам приказ осуществлять патрулирование на расстоянии до 20 километров вглубь территории Италии. Французы продвинулись гораздо дальше, дойдя до Риволи и Валле-д'Аоста, и даже вышли к Лигурийскому побережью и вовсе не собирались оттуда выходить. Более того, Париж намеревался присоединить эти области к Франции, готовя проведение референдума.
Де Голль занял жесткую и откровенную позицию: «Мы предполагали довести рубежи нашей территории до линии главного альпийского хребта, что означало бы присоединение к Франции нескольких итальянских анклавов у перевалов на французской стороне Альп. Мы рассчитывали также на присоединение некогда входивших в Савойю кантонов Тенда и Брига. Возможно, то же требование мы выдвинули бы и в отношении Вентимильи, если бы того пожелали ее жители. Что касалось долины Аосты, то мы полагали, что с этнической и языковой точек зрения имеем на нее больше прав, чем Италия. Кстати, во время продвижения наших войск почти все ее население высказывало горячее желание присоединиться к Франции… Условия наши были поистине скромными, если учесть те испытания, через которые Италия заставила нас пройти, и те преимущества, которые несло ей примирение с Францией».
Жорж Бидо, французский министр иностранных дел, получил 18 мая у президента Трумэна аудиенцию, собираясь представить несколько пожеланий французского правительства, среди них просьбу де Голля об участии в конференции великих держав. Президент США заявил, что он обязательно напомнит Сталину при встрече об этой просьбе де Голля.
Трумэн взял жесткий тон, заявив, что чаша американского терпения переполнилась. Америка снабжает продовольствием страны Западной Европы, включая Францию и готова выделить часть своей зоны оккупации в Германии для Франции. Но США крайне недовольны политикой Франции в Северо-Западной Италии. Трумэн также подчеркнул, что он согласен пойти навстречу желанию Франции принять участие в войне с Японией лишь при условии, если французские войска будут исполнять приказы американского главнокомандующего. Он не хотел бы повторения печального опыта, который союзники получили в Италии.
На следующий день Грю обсудил с Бидо создавшееся положение. Глава французского МИДа объяснял действия Франции выражением «чувства собственного достоинства», коль скоро Италия в 1940 году оккупировала часть Франции. Отвергая обвинение в аннексии, Бидо говорил о «частичных изменениях границы». Американцы жестко потребовали отвести французские войска к границе 1939 года, обосновав это требование нежеланием предвосхищать территориальные изменения в Европе до подписания ожидавшихся мирных договоров.
Тем временем ситуация стала накаляться. В Италии уже сошлись французские войска генерала Дуайена и союзные – генерала Уиллиса Криттенбергера.
Де Голль возмущался: «В значительной степени этот инцидент объяснялся стремлением США к гегемонии в мире, которое они не скрывали и которое я никогда не оставлял без ответа. Но прежде всего я усматривал в этом происки англичан, ибо в это время Великобритания готовилась осуществить решающий маневр на Востоке. Для Лондона было сподручнее сначала подтолкнуть к конфликту с Парижем Вашингтон. Многие факты убеждали меня в том, что я не ошибался.
Главнокомандующий войсками в Италии генерал Александер, выполняя
