Константин Жемер - Поверить Кассандре
– Обезьяна! Обезьяна! Я видела! О, какие ужасные глаза! Она там, на лестнице, туда нельзя идти, скорее назад!
Вера Ивановна выхватила свой крошечный пистолетик и взвела курок.
– Вот уж поистине: у страха глаза велики! Вперёд, только вперёд! А страх оставим в удел врагам!
– Опомнись, Верочка! – одёрнула писательницу Мари. – Мы единственные, кому известно о готовящемся злодеянии. Кто о нём сообщит, если с нами что-то случится?
– Пожалуй, ты права, – согласилась прорицательница. – Обезьяна, как ранее уже было замечено, не сторожевая собака, следовательно, хозяина лаем звать не станет. Да, так и есть, всё тихо… Хорошо, давайте выберем другой путь – вернёмся назад и по мосткам переберёмся на другую сторону сцены, а дальше останется выйти через фойе. Надеюсь, проклятых Мартинистов там уже нет…
– А вдруг всё-таки кто-то остался? – засомневалась Мари.
– Путей всего два, – твёрдо ответила Вера Ивановна. – Выбор за вами, мои дорогие.
– Ой, только не лестница, – попросила Оленька. – У этого злобного животного, кроме глаз, по-моему, ещё борода имеется.
– Тогда мостки, – вздохнула Мария Ипполитовна.
Вопреки ожиданиям, путь над сценой не принёс осложнений – темнота, в которую по окончании собрания погрузился зрительный зал, скрадывала высоту и последняя не вызывала боязни. Дамы благополучно очутились на другой стороне и спустились в фойе. Увы, там и закончилось то везение, которое до сих пор сопутствовало их предприятию.
Откуда ни возьмись, на Оленьку бросилась огромная рыжая обезьяна. Девушка вскрикнула и лишилась чувств. Вера Ивановна выстрелила, но пуля её пистолетика оказалась слишком слаба, чтобы остановить разъярённое животное. Мари тоже стреляла. К несчастью, она так и не научилась при этом держать глаза открытыми, и вскоре чьи-то сильные руки отняли оружие. Последними чувствами госпожи советницы стали радость и сожаление. Радость оттого, что всё-таки не взяла в дом вторую горничную, а сожаление оттого, что так и не спросила мужа, что означают слова Modus operandi, хотя слышала их от него весьма часто…
***Софрон гнал лошадей напропалую, но, как он ни спешил, конные жандармы всё равно вырвались далеко вперёд.
– Эй, штабс-капитан, – крикнул, высунувшись из экипажа, Щербатский, – дорога каждая минута, а потому нас не жди, а давай-ка к театру. Мы уж следом!
Цыганов без слов кивнул, и вскоре три конных силуэта растворились в ночи.
Крыжановский сидел, нахохлившись, и молчал, лишь раз в раздражении отчитал инженера:
– Перестаньте щёлкать курком, на нервы действует!
– Я тоже на взводе, а руки занять нечем, – огрызнулся Павел, однако занятие своё всё-таки прекратил.
– Этот Орден Мартинистов представляется мне сборищем умалишённых, – чуть погодя, сказал Фёдор Ипполитович. – Если я правильно понял Семёна, вся затея с канализацией потребовалась просто в целях конспирации, для обеспечения, так сказать, тайного перемещения группы людей. Но это же сущая дикость, как если бы взрослый степенный человек принялся вдруг скакать на деревянной лошадке!
– Не забывай, с этими умалишёнными, по-видимому, спознались дорогие нам люди, – процедил Крыжановский. – И мне нынче стоит неимоверных усилий гнать от себя всяческие предположения, чем это для них могло обернуться...
– Я не о том, – возразил Щербатский. – Идиоты они какие-то, эти твои «ахейцы». То без штанов в дом явятся, то в заячьей маске, а то и по канализации прогулку устроят. В иной ситуации я бы хохотал до упаду, право слово!
– Знаешь, Фёдор, мне всё представляется куда позаковыристей, – тяжело сказал Сергей Ефимович. – Идиоты, говоришь? О нет, скорее хитрецы, каких свет не видывал! Посмотри, комбинация с Распутиным отдаёт поистине дьявольским коварством. Дремучий мужик-лапотник, юродивый, от сохи отнятый, соль земли русской, и вдруг – агент антироссийских и весьма просвещённых сил! Кому скажи – ведь не поверят! А станешь настаивать – тебя самого, грешным делом, в идиоты запишут... Что касается баловства с канализацией, тайных ритуалов и прочей театральщины, так это вроде паутины, которую Орден выставляет для ловли идеалистов типа голоштанного Искры или ребячливого старца Семёна. Подобным типусам игрища нравится… Начитаются скверных книжек, и давай себя мнить карбонариями – эшафот им подавай, да непременно с последним обличающим словом, обращённым к неправедным судьям и будущим поколениям. Орден же такими мучениками питается, словно паук мошками, попавшими в сети ловчие… И разбухает, гад, безмерно! Ничего, нынче приду и проткну жирное паучье брюхо, а если Бог даст, то и бабочек невинных спасу…
– Спасём, Сергей Ефимович, – с обидой поправил Павел. – Здесь, прошу прощения, имеет место множественное число.
В ответ Крыжановский молча похлопал молодого человека по плечу, а Фёдор Ипполитович со смешком добавил:
– Красивые слова и жесты… Господа, похоже, вам обоим тоже не чуждо скверное чтиво…
– Хозяин, вон уже Смоленское кладбище! – вскричал с облучка Софрон. – Трамвайное депо минем, и сразу пойдуть могилки. Куды дальше-то – на православное, али на лютеранское?
– Налево давай, там этот проклятый театр! – процедил Сергей Ефимович.
Вскоре экипаж остановился: дальше дороги не существовало – сплошные рытвины и буераки. Одинокое здание театра, впрочем, виднелось совсем недалеко. Сергей Ефимович первым сошёл в снег, и чуть ли не бегом направился к театру. Шурин догнал его и остудил порыв:
– Погоди-ка, горячая голова. Эдак ты сам рискуешь из разящего меча правосудия превратиться в мошку, о которой говорил. Нечего лезть на рожон, тихо надо и незаметно…
– Ни к чему нам незаметность – внутри уже хозяйничают жандармы, – огрызнулся Сергей Ефимович.
– Из каких же соображений сие следует? – насмешливо осведомился Фёдор Ипполитович.
Крыжановский остановился – окна ширяевского театра были темны.
– Может, штабс-капитан и его люди находятся с другой стороны, или ещё… не успели доехать? – неуверенно предположил Павел. – А что, решили срезать расстояние, поехали через реку, там полынья, вот кто-то из троих и провалился…
– Постреляли уже наших молодцов, так вернее полагать, – ужасным шёпотом провозгласил неуёмный профессор. – В мыслях я даже вижу, как штабс-капитан кидается с шашкой на врага, да и оказывается в паутине…
– Типун тебе на язык, Фёдор! – разозлился Сергей Ефимович.
– Лишь бы не пулю в сердце! – безмятежно отмахнулся Щербатский. – Эх, тех, кто в доме, не худо бы заставить как-то себя проявить…
– Так это мы враз! – заявил подошедший Софрон. – Дичь-то подымать мы с детства обучены!
