Жирандоль - Йана Бориз
Агнесса не помнила старого мира, и сестра ей не рассказывала. Пусть строит страну наравне со всеми, от ненужных воспоминаний лишние печали. Старшая и сама старалась забыть про особняк на Мойке, приемы, книги и шелка. Зачем? Потерянного не вернуть, как ни горюй, а новый строй уготовил места только самым драчливым. Если по плечу выжить – добро пожаловать в светлое будущее, если слабак – милости просим на помойку, будь ты хоть из князей, хоть из крепостных. Советская власть ценила только личную доблесть, мозговитость и собачью преданность. Осталось доказать, что Шевелевы не лентяи и не бездари, могут снова оказаться на пьедестале.
С такими оптимистичными планами на жизнь Инесса поступила в медицинский институт, как и мечтала. Подала документы и получила взамен дырявый матрас.
– Со мной сестренка. – Она робко посмотрела на кипу матрасов, заваливших грязное окно в каптерке, намекая, мол, еще бы одним разжиться для мелочевки.
– Ладно, бери, не жалко. – Комендантша оказалась понятливой сердобольной женщиной.
В сентябре Агнесса пошла в первый класс, а Инесса на первый курс, все по плану, как прописано в коммунистических трактатах. Теперь в бой, как пелось в большевистской песне…
Тарелки закончились, не оправдав ожиданий. Ладно, веселое студенчество жировать не приучено, можно расставить и по одной на двоих, тем более с угощением нелады, деликатесов от пуза не предвиделось. Теперь самое важное – тяжелые граненые стаканы. Вот без них – беда. Молодняку не столько нужда заесть, сколько выпить. Зная это, Левушка съездил в деревню за двумя бутылями наикрепчайшего самогона. Должно на всех хватить. А компот она уже сама наварила из сушеной груши, которую собственноручно собрала прошлой осенью в запущенном больничном саду, сама нарезала, насушила и сохранила. Теперь компоту – хоть запейся.
С Левушкой их свела Агнесса. Три года бок о бок со студентками-медичками испортили детское представление о мироустройстве. В одной комнате она зубрила анатомию, в другой заучивала корявые названия страшных болезней, в третьей, затаив дыхание, разглядывала медицинский атлас. К окончанию начальной школы девочка не только знала, откуда дети берутся, но и как развиваются по триместрам, какими врожденными недугами страдают и как следует браться за инструменты при родовспоможении. Был и приз – исключительный, почти суеверный авторитет в школе.
Старшая Шевелева вылупилась копией отца – темнокудрой, длиннолицей, ходила с важной прямой спиной, переставляя ноги, как на великосветском приеме. В графском особняке не позволялось носиться растрепанной, с дико разинутым, вопящим ртом, спотыкаться, сверкать сбитыми коленками и, разумеется, сквернословить. Инесса росла маленькой госпожой, а Агнесса – Ася – чертенком. Младшая больше походила на крестьянского сорванца: ни томной прохлады во взгляде, ни хороших манер, ни вальяжной поступи. Ей по наследству от матери достались веселые рыжие кудряшки и теплые карие глаза. Но, сравнивая благополучное собственное детство с бранчливым котелком, где варилась сестренка, студентка-отличница сомневалась, что ей досталась книжка интереснее. Благополучнее – да, элегантнее, красивее, полезнее – да. Но вот эта бурлящая переменчивая жизнь, драчливая и непредсказуемая, – она зажигательнее, азартнее, живее монотонной прелести замшевых вечеров на Мойке.
В тот день Аська не пошла в школу. Бесстыдница, плутовка, бесенок в рваной юбчонке! Она просто прогуляла, потому что пацанва намылилась на рыбалку, а ей не хотелось отставать. Ну и что? Пусть девчонка, пусть десятилетка, зато смелая и хитроумная! Она стащила за завтраком пшенной каши, засунула в газетный кулек – на прикормку. В жестяной банке из-под ваксы копошились в грязи с пяток земляных червяков, в другой жужжали сытые жуки в богатых глянцевых панцирях. Она намеревалась притащить домой знатный улов, чтоб сестрица нажарила рыбки, наварила ухи и позвала соседок на пир.
Пацаны Агнеску не жаловали, но и не прогоняли.
– Ты пожрать чего-нить взяла?
– Хлеба прихватила и огурец. – Она подмигнула, оттопыривая карман.
– А портфель зачем с собой тащишь?
– А куда его девать? Инка увидит, сразу догадается.
– Дык давай его к Митьке до хаты закинем. Тама вечером заберешь.
Так и решили. Крюк небольшой, все равно на трамвае зайцами ехать, можно и спрыгнуть на Петроградской, запутать следы. Рыбачить решили на Малой Невке в устье Крестовки. Кто-то праздноязыкий насплетничал, что там водились во-о-о-от такие караси. Добрели, добежали, часть дороги выклянчили у доброй телеги стекольщика. Ура! Ленивые Асины жуки приветствовали горе-рыбаков стрекотом налакированных крыльев. Удочки оказались коротенькими и неудачливыми, караси от таких презрительно отворачивались и уплывали прочь. К полудню Агнеска заскучала, подвядший огурец не утолил ни голода, ни жажды, а пить прямо из грязной реки Инесса ей строго-настрого запретила.
– Я домой хочу, – робко пожаловалась она скрюченной Митькиной спине.
– Цыц, спугнула, стерва. – Он беззлобно матюгнулся. На самом деле пугать было некого, это так, для красного словца.
– Проводи меня, пожа-а-а-алуйста. Я больше никогда проситься с вами не буду.
– Дык хоть просися, хоть мычи, все равно больше не возьмем. Докука с этими бабами. – Митька по-взрослому цыкнул сквозь дырку в верхних зубах и засобирался: – Айда, пацаны, седня нет клева.
Мелкотня обрадовалась: всем надоело сидеть в бескрылом ожидании. Полетели подслушанные дома шутки, пустозвон ведер, началась дурашливая потасовка. Толпа несостоявшихся кормильцев побрела домой, пиная по дороге свалявшийся прошлогодний бурьян. Сначала от ватаги отвалились близнецы Дока и Кока, следующим отплыл в сторону своей гавани дылда Ерема. Митька, Ася и еще несколько пропахших солнцем затылков топали на Петроградскую сторону.
– Ты с кем живешь? – кто-то спросил у Митьки просто так, для поддержания разговора.
– С мамкой и сеструхой.
– А фатера – коммуналка? – Неряшливый пацаненок выпятил губу и зыркнул из-под огромной кепки чернявым любопытством.
– Это общежитие рабочего класса, – гордо объявил Митька, но тут же сдулся, пояснил: – Да, коммуналка. В соседней комнате евреи, дальше – молдаван и еще татары… Интернационал.
– Ух ты, ух ты, – уважительно закивали мальчишки, – интернационал… татары… евреи…
– А моя сестра учится в институте, там тоже есть татары. И поляки, и венгры, и чехи, и даже французы.
– Брешешь! Откель французы-то?
– Потому что, – туманно пояснила Агнесса и напустила побольше загадочности в свои круглые глазенки: она и сама не очень-то верила во французов, но пусть будут, так эффектнее.
До Митькиного интернационала дошли после трех. Попутчики уважительно остались
