В августе 79-го, или Back in the USSR - Ахмаров Азат
Ведущий возвышенно и проникновенно понес какую-то лабуду про неизвестного нам Кука. Это было скучно, и мы временно занялись употреблением водки «Экстра».
Через некоторое время было объявлено второе отделение, конкурсное, во время которого будут выступать самодеятельные поэты с самодеятельными стихами. Это было немного веселее – каждый второй посвящал свои стихи объекту своей страсти, который, как правило, находился в этом же зале. Все было бы ничего, если бы один из выступающих не посвятил свои стихи мне; он так и заявил: «Русоголовому красавцу с серыми глазами за двенадцатым столом». Весь зал, затаив дыхание, следил за моей реакцией, поэтому пришлось соответствовать. Я отодвинулся от Леопольда и послал поэту воздушный поцелуй. Зал, который и так не пытался слушать стихи, после этого еще сильнее загудел.
Мне по характеру работы приходилось часто общаться с «голубыми», и я знал, что они редко меняют своих партнеров, отличаются верностью и ревностью. К тому же в «гетерорасистском» советском обществе найти нового партнера было чрезвычайно трудно и даже опасно. Здесь же царила на удивление фривольная атмосфера.
После недолгого выступления самодеятельных поэтов присутствующие единогласно выбрали короля поэтов – того самого Валентина, которого никто не слушал и который мне посвятил свои стихи. После этого ведущий рассказал анекдот, который, как выяснилось позже, явился суровым предзнаменованием: «Идем мы как-то с Альбертиком, а нам навстречу – толпа хулиганов. «Ну как, отбились?» – «Дурачок! Разве от нас с Альбертиком так легко отобьешься!»» Затем он объявил начало дискотеки, и я, уже посмотревший «Полицейскую академию», приготовился увидеть танцы а-ля «Голубая устрица», но так и не дождался. Парами никто танцевать не пытался, а, как обычно на советских танцульках, самоорганизовалось несколько танцевальных кругов, в которых танцующие мужчины-соседи улыбались друг другу или даже хлопали по плечам. Леопольд рассказал о забавной закономерности: если американцу скажешь, что он выглядит как педик в трауре, тот обязательно спросит: «А почему в трауре?»
Мне приспичило в туалет, и я необдуманно оставил свою компанию. Этим тут же воспользовался Валентин, который явно дожидался меня, но старательно делал вид, что с удовольствием курит «Яву» в вестибюле.
– Привет, – обратился он ко мне тоном бывалого завсегдатая, то есть с нежностью. – Я вас раньше у нас не видел. Покурим?
– Тело и душа должны находиться в равновесии: выпил – покури! – пошутил я и показал рукой на туалет. – Пардон, мне сначала туда.
– Да-да, конечно, я подожду, – с готовностью сказал Валентин. «Вот дурачок, – подумал я, – никак не может понять, что я неГЕЕспособен».
Выйдя из туалета и побеседовав с влюбленным поэтом, я попытался в мягкой форме объяснить ему, что у меня есть любимый человек, Леопольд, которому я изменять не собирался. А воздушный поцелуй был лишь шаловливой формой моей благодарности за прекрасные стихи.
Вернувшись в зал, за столик, я с друзьями, не забывая про «Экстру» с томатным соком, продолжил наблюдение за тем, что происходило в зале. Дискотека то и дело прерывалась конкурсами типа «найди с завязанными глазами спрятанные на мне двадцать прищепок». Все происходящее, включая слова ведущего, вроде бы не отличалось от обычных советских вечеров отдыха, но если вы знали о сексуальной ориентации присутствующих, все обретало второй, нетрадиционный смысл. Было прикольно, так что мы веселились от души. Особенно интересно было американцу; он бывал на подобных вечеринках в Америке, и по его рассказам выходило, что наши «голубые» отличались особой интеллигентностью и деликатностью. И неудивительно, так как среди «наших» не было ни одного шофера или слесаря. У нас нетрадиционная сексуальная ориентация была уделом интеллигентов и поэтов. Поэтому поэтический клуб был отличным прикрытием, чтобы устроить свою личную жизнь и оргию.
Через какие-то два часа я вспомнил, что при мне был мобильный телефон, а я был уже сильно навеселе. «Не дай бог потеряю!» – подумал я и решил отнести телефон в машину, где нас ждал Саныч, почитывая свой неизменный «Крокодил», и заодно освежиться. Я предупредил ребят и вышел на темную улицу. Пройдя двадцать метров, я услышал за спиной:
– Получи, пи..ряга!
Обернуться я не успел – явно сказалось действие алкоголя, – и удар чем-то очень тяжелым пришелся по затылку.
Очнулся я от холодной воды, которой брызгали на меня мои приятели. Я лежал в кресле, в вестибюле кафе, с окровавленным затылком. Вокруг нас стояла возбужденная толпа посетителей кафе. Они возмущенно махали руками и громко обсуждали нападение на меня.
– Это «железнодорожные»! Опять устроили охоту!..
– Помните, как Изю избили две недели назад? Он в больнице скончался. А взяли-то всего три рубля!..
Я пощупал свои карманы, и у меня внутри похолодело. Телефона не было! Не было вообще ничего – ни денег, ни часов, ни паспорта. Но если денег даже жалко не было, то пропажа телефона и часов была настоящей катастрофой! Необычные вещицы непременно заинтересуют органы – их наверняка примут за шпионскую рацию или еще какое-нибудь устройство!
– Надо в милицию заявить!..
– Безобразие!..
– Это быдло совсем распустилось!..
– Так, стоп! – Я постепенно приходил в себя. – В милицию заявлять не надо. Все равно никого не найдут, только допросами замучают.
– Нельзя им все так спускать, – неуверенно, но спокойно произнес администратор кафе.
– Ладно, поехали домой. – Я взялся за плечо Лепы и встал. – Не волнуйтесь, денег у меня не было, а сам жив. так что все в порядке. Спасибо за сочувствие!.. Валя, проводи меня.
На лицах у окружающих гнев сменялся состраданием и пониманием. Валентин бросился ко мне и, подставив правое плечо, участливо сказал:
– Пойдемте, я вас до такси провожу.
Мои друзья непонимающе переглянулись, но двинулись за нами.
Когда я доковылял до машины, из нее выскочил испуганный Саныч и помог мне сесть на переднее сиденье. Пока приятели рассаживались на заднем сиденье, я подозвал пальцем Валентина.
– Вот мой телефон, позвони мне завтра с утра, пожалуйста, – попросил я. – Дело есть!
Валя заговорщицки кивнул – видимо, подумал о чем-то неприличном, дурачок!
Когда он позвонил утром следующего дня, я, чтобы не вызывать подозрений, назначил ему встречу на Пушкинской площади в семь часов вечера. После чего сам позвонил Мильману и попросил собрать всю информацию о «железнодорожных», охотниках на «голубых».
Проблему надо было решать срочно. Поскольку ни в милицию, ни в «контору» обращаться было нельзя, так как это могло для меня выйти боком, я решил сыграть в «уточку-приманку». В качестве «уточки» должен был поработать Валя. Я предложил ему за это двести рублей, и он согласился, но, видно, не только из-за денег – в его глазах светилась надежда. Эх, дурачок!.. Его задачу я определил просто: ему следовало вечером ходить по темным улицам вокруг «Метелицы», изображая пьяного. Он надел на голову большую кепку, в которую засунул оловянную тарелку – получился своеобразный защитный шлем. За ним, метрах в тридцати, незаметно ходили я и Саныч, пряча в рукавах обрезки чугунных труб. Первый вечер прошел безрезультатно, что нас не удивило, ведь поэтические вечера в кафе проходили по вторникам и четвергам. Охоту я решил продолжить завтра – в четверг.
На этот раз все получилось, правда, Вале немного досталось. Его стукнули по голове, но вскользь – всетаки он был трезв и успел увернуться. Нападавших было четверо, и мы работали по плану – троих вырубили, а самого хлипкого прижали к стене.
– Здорово, Чикатило! – сказал я. – Разговор есть. Кто позавчера здесь работал? Взяли часы, деньги, паспорт и приемник?
– Пошел ты!
– Саныч, давай, – кивнул я.
Саныч вроде не сильно ударил хмыря по руке чуть ниже локтя, но сломанная рука повисла плетью. «Железнодорожный» завизжал поросенком.
– Что ж ты кричишь так, больно, что ли? – проговорил я тоном Мюллера. – А, руку сломали. Так у тебя вторая есть. и две ноги. А вот член всего один. Повторить вопрос?
