Ольга Крючкова - Наследники страны Ямато
Ответ, написанный беглым фонетическим письмом и почти что её почерком, гласил:
Подобной любвиМожет не выдержать сердце,И я умру.Был ты прежде чужим, а ныне…Вся моя жизнь – в тебе. [141]
– Я не писала этого письма, хотя почерк весьма похож на мой.
– Ты можешь всё отрицать, но я уже принял решение!
Хитоми, затаив страх, взирала на канцлера.
– Я сделаю всё, что вы прикажите, – тут же вымолвила наложница, понимая, что данная интрига может быть ей весьма на руку.
– Завтра ты и Ихара покинете Момодзоно. Можете взять с собой всё, что пожелаете…
Хитоми разрыдалась и упала в ноги Уми-Сайто.
– Надеюсь, ты выражаешь искреннее раскаяние.
Канцлер резко развернулся, раздвинул фусуме и вышел в коридор, направившись из Южных покоев прямо к госпоже Югей, дабы провести с ней ночь…
* * *Как только Уми-Сайто скрылся за фусуме, Хитоми осушила слёзы. Она даже обрадовалась подобной развязке, всё складывалось на редкость удачно. Конечно, она с позором покинет Момодзоно, но это пустяки по сравнению с тем, что может обрести в дальнейшем.
Она быстро привела себя в порядок, дабы сообщить дочери печальную новость. Но Ихара, обеспокоенная криками господина Уми-Сайто, доносившимися до неё, поспешила сама в покои матери. Не успела она войти, как Хитоми сообщила:
– Завтра мы покидаем Момодзоно.
– Почему? – искренне удивилась Ихара.
– Господин Уми-Сайто обвиняет меня в связи с другим мужчиной, – пояснила предприимчивая матушка.
Девушка удивилась.
– Это невозможно! И с кем же?
– С господином Миёси Канаиэ …
У Ихары перехватило дыхание.
– Как вы могли, матушка?
– И ты – туда же! – возмутилась Хитоми. – Да тот, кто задумал эту интригу просчитал всё… Думаю, это либо Ива, либо Югей… Хотя Ива глупа… Несомненно, Югей всё задумала! Начинай собираться прямо сегодня. Прикажи аккуратно сложить все кимоно и драгоценности. Можешь взять с собой, всё, что пожелаешь – так сказал господин Уми-Сайто.
Ихара направилась в свои покои, весьма удивлённая спокойствием матери. Она страшилась будущего, Киото казался ей совершенно другим миром, отличным от Исиямы, где она родилась и выросла, и от Момодзоно, где она жила в последнее время.
* * *Хитоми пробудилась рано, едва настал час Дракона, и тотчас приказала служанкам упаковывать вещи. Она написала короткое письмо господину Хиросэ, предупреждая о внезапном приезде, отправила с ним своего верного слугу, и с чистой совестью приказала уложить в сундук все кимоно, хаори и юката, в том числе дорогие праздничные одежды и украшения, подаренные ей господином канцлером. Затем бывшая наложница распорядилась свернуть все гобелены, шёлковые покрывала и даже, проявив излишнюю практичность, футон. Она также решила прихватить с собой вазы с парчовой росписью, изящный шкафчик, стоявший в её покоях, а также большое серебряное зеркало, то есть всё то, что подарил ей господин Уми-Сайто по прибытии в поместье.
Служанки, выполняя распоряжения госпожи, носили вещи и укладывали их в повозку, которая вскоре оказалась полной, и предупредительный управляющий сразу же предоставил ещё одну.
Господин Уми-Сайто проигнорировал утреннюю суматоху, связанную с отъездом Хитоми и Ихары, настолько велико было его негодование. Да и после ночи, проведённой с Югей, он понял, что излишне увлёкся одной наложницей, оставив без внимания двух других. Теперь же он решил это исправить и посещать покои Югей и Ивы по очереди.
Госпожа Югей в отличие от Уми-Сайто решила сполна насладиться своей победой. Она надела лучшее кимоно, зашла за Ивой и они вместе с победоносным видом появились во дворе, дабы своим присутствием причинить поверженной сопернице боль и окончательно унизить её напоследок.
Увидев наложниц, Хитоми повела себя на редкость сдержанно, безусловно, понимая цель их совместного появления – они желали насладиться плодами своей изощрённой интриги.
Хитоми поступила мудро, не доставив Югей и Иве удовольствия своим бессильным гневом, она повернулась в их сторону и низко поклонилась. Наложницы оторопели от такого поведения бывшей Госпожи из Южных покоев и начали потихоньку шептаться, а затем и посмеиваться. Но Хитоми твёрдо решила не замечать и этого, ибо была преисполнена уверенности – сегодняшнее падение непременно приведёт к взлёту в будущем.
Она в последний раз окинула взглядом дом, Югей, Иву, управляющего, скрывавшегося в тенистой галерее, и забралась в паланкин к Ихаре, которая уже разместилась в нём, не желая никого видеть – девушка тяжело переживала отъезд из Момодзоно.
Четверо слуг подхватили паланкин, за ним поспешили две доверху нагруженные повозки, они проследовали к распахнутым Китайским воротам, навсегда покидая Момодзоно. Ихара утирала слёзы – ей было обидно за поруганную честь матери, ещё никто не смел так обращаться с ней.
– Не плачь, – сказала Хитоми. – Порой в жизни кажется, что потеряно всё и навсегда, но это лишь – слабость духа. Мы непременно добьёмся того, что желаем. Верь мне.
Ихара взглянула на мать, та с необычайным вниманием рассматривала свой веер. Девушка удивилась: может быть, он хранит какую-то тайну? Но это была вовсе не тайна, а стихи, написанные красной тушью на шёлке:
С нитью жемчугаСравнила я свою жизнь.Порвётся – пускай.Ведь с годами ослабнуНе удержу своих тайн.[142]
Всю дорогу до Киото Хитоми обдумывала дальнейший план действий. Взвесив всё, как следует, на «холодную» голову, она пришла к выводу, что говорить господину Хиросэ о подслушанном ею разговоре канцлера и самурая из Исиямы – преждевременно. Кто знает, как начальник Левой дворцовой гвардии поведёт себя, например, сам доложит императору о заговоре и даже не упомянет о Хитоми. «Нет, я сделаю это сама, – решила она, – или доверю Ихаре…»
Отъёхав на приличное расстояние от Момодзоно, Хитоми окончательно успокоилась – всё складывалось не так плохо, если, конечно, не считать потерянной репутации. Но по мере приближения к Киото, её посетила здравая мысль: а кто в столице знает о событиях в Момодзоно? Да никто!
От этого её настроение ещё более улучшилось, и она потихоньку затянула старинную песню. Ихара удивилась:
– Матушка, как вы можете петь?
Хитоми проигнорировала вопрос дочери, целиком и полностью поглощённая старинным мотивом. Наконец, насладившись своим пением, она ответила дочери:
