Иван Дроздов - Митяй в гостях у короля
Адмирал был любопытен, как сорока. Задавал все новые и новые вопросы. Искренность Дмитрия, его почти детское простодушие подогревали интерес адмирала — он хотел знать все.
Скользнул глазами вокруг, не удостоил внимания ни профессора Мансура, ни Ким ду Хо — и на матросов, накрывавших на стол, даже не взглянул, — подвинулся ближе к Дмитрию:
— Скажите, мой русский друг, а что это за… фрукт, ваш Митяй с Кергелена?
Слова «фрукт» испугался, но сердечность взгляда Дмитрия, его дружеский, почти ласковый тон успокаивали; адмирал был уверен, что Митяй и есть сидящий возле него Дмитрий, иначе зачем бы он был здесь и почему король Хасан возил его на своем вертолете и для поездки в Москву наряжал свой дорогостоящий лайнер…
— А-а, не окажете ли вы мне любезность, не раскроете ли эту тайну?..
— Тайна?.. Тут нет никакой тайны: Митяй на Кергелене, Вася на острове Норфолк, а есть еще Петя, Кирилл, Вадим, Игорь и еще шесть разных вась и петь. Все они у чёрта на куличках. Высоко в горах или глубоко в пещерах, а двое на дне океана… Это новая русская армия, вооруженная всего лишь одним оружием — лептонным.
— О-о! Поразительно, чёрт побери! Все так просто и гениально. Но кто же командует этой армией? Она подчиняется вашему президенту или мистеру Чернохарину, которого мы очень уважаем?
— Вот-вот, уважаете. Вы сами говорите. А как же мы можем доверить это оружие людям, которых вы «очень уважаете»? Нет, адмирал, командующий у этой армии другой. К сожалению, я его не знаю, и не знает его никто. Конспирация тут почище той, которая веками вырабатывалась у ваших друзей масонов. Впрочем, ходят слухи, что командует русской армией сам Бог.
— Но вы… мистер Митя, очевидно, имеете связь со своим Верховным?
— Постоянной связи не имею, но иногда слышу его тихий отцовский голос.
— Да, да, слышите. И как раз в тот момент, когда вам нужно действовать. Стоило нашим самолетам подняться в воздух и пощекотать вас— он тотчас же посылает их чёрт знает куда. Они там при посадке чуть не разбились.
— Это ваши проблемы.
— Но связь! Пушки вашей армии у чёрта на куличках: одна в горах, другая на дне океана… Нас поражает мгновенность связи. Что же это за средства такие?..
— А никаких средств. Лептоны — это слабые биотоки мозга. Пушка связана со сверхмощным и сверхчувствительным компьютером: вы подумали — экран засветил. И если ваши мысли черные, направлены на причинение нам зла — получаете удар. Митяй в это время спит или нежится на солнышке вместе с пингвинами. Пушка работает в автоматическом режиме. У нас список на десять тысяч противников России: все под контролем, о каждом знаем, кто и о чем думает. Так что… из уважения к вам, нашему гостю, сообщаем, что и вы, и еще тридцать два офицера вашей эскадры — на мушке.
— Но мы с Россией не воюем!
— С Россией — да, но с русским народом находитесь в состоянии войны. На днях Большой Билл на секретном совещании сказал: «С русским народом покончено, он больше не поднимется. Мы скупим недра и будем качать из России энергию». Да, так сказал ваш Билл. Мы ему простили, даже не нанесли легкого удара. Кстати, адмирал, что вы намереваетесь делать с отрядом подводных лодок? Вы натащили их сюда целую дюжину и решили, что они помогут вам выполнить главную задачу — разбить столицу Арабии. Мы вынуждены были их обезвредить.
— Когда вы это сделали? — спросил Крамер, чувствуя, как спина его покрывается холодным потом.
Дмитрий взглянул на часы:
— Только что.
— Не может того быть!
Дмитрий включил экран, и на нем высветлились слова:
«Адмирал! Рад приветствовать вас на русском корабле.
Передайте Большому Биллу мое сожаление по поводу его последних высказываний о русском народе. Хотел бы наказать его, но без особой команды не имею права этого делать. Что же касается вашего отряда атомных подводных лодок, то я их выстраиваю в кильватерную колонну и направляю домой, в Штаты. Вам же даю неделю на сборы, а потом — марш, марш домой. И забудьте дорогу в Арабию. Пусть Большой Билл снимет запрет на торговлю нефтью. Не суйте нос в чужой огород. Пусть Билл лечит свое левое ухо и радуется, что я ему не залепил по правому. Он вчера подавился бубликом, потерял сознание и упал на журнальный столик. Я привёл его в чувство. В другой раз не приду на помощь. Всё.
Спасибо за внимание. Митяй с Кергелена».
Шейх Мансур и Ким ду Хо не могли сдержать торжествующей улыбки. Интересно, что и малазийцы, и арабы одинаково люто ненавидели американцев. Об этом Дмитрий мог судить по их реакции на все его разговоры с Крамером, и особенно на письмецо, присланное Митяем.
— Это наш вам ультиматум. Не вздумайте ослушаться. Я бы не хотел, чтобы вы, как и Доул, явились в Штаты с танцующей походкой.
— Но мы получаем приказы. У нас есть президент, конгресс…
— Немецкий фельдмаршал Паулюс, воевавший под Сталинградом, тоже получал приказы из Берлина, но выполнить пришлось тот, который продиктовал ему маршал Жуков. Но, господа! Стол накрыт. Прошу поднять бокалы.
— Простите, я бы хотел связаться с командиром отряда подводных лодок.
— Пожалуйста.
Под крышкой ручных часов Дмитрия был вмонтирован сотовый телефон. Во время беседы с Крамером он был включен и Евгений немедленно реагировал на все команды и пожелания своего начальника. И тут, заслышав желание Крамера, Евгений вывел на экран адмирала Фьюги, командира подводного отряда. И тот сказал:
— Адмирал! Двигатели всех моих кораблей поставлены на форсаж, и корабли мчатся как угорелые из залива. Ничего не могу поделать. Вся электроника в руках русского дьявола с Кергелена.
Шейх Мансур и Ким ду Хо вытянули шеи от изумления. В глазах светилось торжество победителей.
А Дмитрий спокойно заметил:
— Напрасно ваш адмирал назвал Митяя дьяволом. Митяй — добрый малый и большой весельчак. А если кого и шлепнет лептонной пушкой, так только за дело.
Адмирал Фьюги сидел в кресле, вытирал пот со лба, и было слышно, как он ворчал: «Будь я трижды проклят, чтобы когда-нибудь еще раз сунулся в эту арабскую лужу. Выйду на пенсию и разведу у себя на ферме земляные орехи».
Адмирал Крамер, потрясенный увиденным, поднялся и нетвердой походкой направился к выходу. Он в эту страшную для него минуту еще не знал, какие распоряжения отдаст эскадре, но уже отчетливо сознавал трагизм своего положения.
С.-Петербург, 1998—2003
