Станислав Вольский - Завоеватели
Посты расставлены, пехота и кавалерия размещены. Томительно тянется тревожная ночь. Солдаты говорят чуть слышным топотом. В укромных уголках падре исповедуют их и отпускают грехи. Ох, сколько успели нагрешить за свою жизнь эти воины! Так длинны списки их преступлений, что не вмещает их память.
— Скольких убил?
— В Испании, пожалуй, человек двадцать, в Индии — не считал.
— Скольких ограбил?
— Может быть сотню, может быть две — разве упомнишь такие мелочи?..
Сокрушенно вздыхают грешники. Тяжело смотреть на свою жизнь, когда вся она проходит перед глазами и вся она мутная, жестокая, скверная.
— Ничего, не бойтесь, — успокаивают падре. — Все простится тому, кто огнем и мечом утверждает среди неверных католическую веру.
Так до самого утра носятся над четырехугольным двором шепоты, вздохи, обрывки молитв.
А в полутора милях отсюда, на склоне торы, где разбит лагерь Атагуальпы, все спокойно. Мирно горят костры, разложенные в строгом порядке, словно на шахматной доске. Бесшумно скользят между ними тени дежурных сотников. Безмятежен сон солдат, пригревшихся у костра, безмятежен сон их вождя, власть которого никогда еще не была так крепка, как в эти месяцы отдыха, неги и покоя. Разбиты враждебные племена на границе империи, раздавлены бунтовщики, сторонники Гуаскара. Империи ничто не грозит. Она так сильна, что даже властители далеких стран, о которых никогда и не слышали в этих местах, предлагают ей свои услуги.
Во сне мелькают перед Атагуальпой образы странных чужеземцев. Он улыбается: смешные, непонятные люди! Что им нужно от него и что он может от них получить? На минуту все перемешивается, а потом перед глазами ясно встает картина завтрашнего пира: на носилках вносят его в покой чужеземного вождя, и вождь низко склоняется перед ним, целует край его одежды и говорит: «Я и мои солдаты — твои, и ты можешь распоряжаться нами». И Атагуальпа ставит ногу на его согбенные плечи…
Шествие с дарами в честь Солнца. Гравюра 1731 года.
Не улыбался бы Атагуальпа и не видел бы приятных снов, если бы понимал, какие сильные союзники у этой горсточки чужеземцев.
Их первый союзник — огнестрельное оружие. Металлические палки, стреляющие огнем, грохочут, как разгневанный бог подземных недр, когда он насылает на людей пепел, лаву и страшные горные обвалы. С далекого расстояния они пробивают человека чуть не насквозь, и самый острый дротик в сравнении с ними — детская игрушка. Что могут поделать с этим волшебным оружием перуанские пики с медными наконечниками, дротики, стрелы и короткие мечи? Когда загремят эти палки, самый храбрый воин инки падет на землю и завоет от ужаса.
Второй союзник — лошадь, непостижимый зверь, быстрый, как ветер, послушный и умный. По знаку всадника, он бросается на любой отряд и своими тяжелыми, покрытыми броней ногами затаптывает насмерть десятки людей. Перуанцев он приводит в трепет, и даже проводники, пробывшие с белыми целые недели, не могут приблизиться к нему без содрогания.
Третий союзник — это страх, окружающий имя белого человека. Ведь далекие божественные предки инков, пришедшие из чертогов Солнца, были, согласно сказанию, тоже белые. Существа с таким цветом кожи неодолимы. До сих пор они побеждали всех и устилали трупами поля битв. Не посланы ли они самим Солнцем, чтобы передать царство инков новым владыкам? Недаром ведь рассказывают, что инка Юпанка, умирая, предрек покорение страны белыми. Пока белые сияют приветливыми улыбками и раздают подарки, страх забывается. Но, как только загрохочут огневые палки, заржут загадочные звери, зазвенит сталь щитов и мечей, страх навалится на самых неустрашимых и храбрецов превратит в трусов.
И, наконец, четвертый союзник — раздоры среди правящего военного класса. Сторонники Гуаскара желают гибели Атагуальпы. Они не окажут помощи павшему властелину и постараются унизить его еще больше, чтобы передать престол его сопернику. Если белые пообещают им содействие, они признают власть пришельцев и пойдут за ними.
Об этих союзниках не знает спящий повелитель десятимиллионного народа. Он не видит грозовой тучи, которая надвинулась на его империю. Он надеется на свою силу, надеется на свое войско и даже во сне спокоен, самоуверен и горд.
Занялось утро, наступило 17 ноября 1532 года. Испанцы считают минуты, и кажется им, что день тянется бесконечно. Только после полудня от Атагуальпы приходят гонцы с известием, что их повелитель сейчас прибудет к белым с вооруженной свитой. Вдали на дороге показывается многочисленный отряд, среди которого несут на носилках инку. Носильщики — самые знатные люди государства. Свита инки одета в самые лучшие костюмы. Огнем горят медные наконечники копий, у бедер солдат сверкают медные мечи. Шествие похоже не на мирную прогулку, а на военный поход. «Бой будет жаркий», озабоченно думает Пизарро, приглядываясь к мерному шагу воинов.
Вдруг процессия остановилась на полпути. Атагуальпа дал какой-то знак, сошел с носилок, и солдаты его стали разбивать палатки. Через несколько минут к испанцам пришел гонец с известием, что инка решил провести ночь на этом месте и только завтра утром посетит белого вождя. Это путало все расчеты Пизарро. Опять оттяжка, еще целую ночь придется пехоте и кавалерии дежурить в полном вооружении на назначенных пунктах! Опять бессонная ночь, неизвестность, ожидание. Опять мучительные часы бездействия, утомляющие больше, чем боевые схватки. Пожалуй, к завтрашнему утру не останется и следа от того воодушевления, которое вчера и сегодня удалось внушить отряду. А если пропало воодушевление, пропало все. Во что бы то ни стало надо действовать и нанести решительный удар.
Пизарро посылает к инке гонца: он просит Атагуальпу пожаловать именно теперь, ибо пиршественный стол уже накрыт и блюда приготовлены. К завтрашнему дню они испортятся, и великого монарха не удастся угостить так, как подобает его сану.
Атагуальпа — человек вежливый. Он понимает, что почетных гостей неудобно ставить в затруднительное положение. Их обидит эта проволочка, и, чего доброго, они еще подумают, что инка их боится. Пусть же белые видят, что сыну Солнца не страшно ничто! Атагуальпа знаком подзывает одного из сановников и приказывает:
— Скажи чужеземному вождю, что инка придет к нему сейчас, а, чтобы доказать свое миролюбие, инка и его свита явятся безоружными.
Когда Пизарро передали слова Атагульпы, он побледнел от неожиданности. «Чудо, новое чудо! — думает он. — Кто, как не небо, мог внушить инке столь безумную мысль?»
Снова начала выстраиваться торжественная процессия. Оружие брошено, и вместо военных доспехов запестрели многоцветные одежды — ярко-голубые туники дворцовой челяди, бело-красные клетчатые плащи придворных, белоснежные мантии высших сановников, несших медные и серебряные булавы, зеленые и розовые накидки служителей. Атагуальпа добавил к своему убранству ожерелье из громадных чистейшей воды изумрудов, сел на чеканный трон из литого золота, поставленный на носилки, и опять высоко вознесся над благоговейной толпой. Чинно и медленно шагали перуанцы, и с гордым самодовольством смотрел их владыка на драгоценные ожерелья и золотые запястья знати, на свой золотой трон, на свою свиту, в которой были собраны самые опытные сановники и самые лучшие военачальники. Он покажет чужеземцам, что инка самый сильный, самый богатый, самый вежливый из всех властителей земли…
