Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы.На службе государевой
… Еще не так давно мы встретились с князем Андреем под Новгородом… Он пользовался чужим именем, сопровождал какого-то подозрительного купца… Но не в этом дело. Дело в том, что тогда происходило в Новгороде. А был там мятеж, а тут еще и братья великого князя взбунтовались. Андрей же выполняет поручения маршалка дворного гетмана Ходкевича, за которым стоит сам король, а это значит, что Казимир очень пристально интересуется всем, что происходит в нашем княжестве. И потом, не далее как вчера сам Федор сетовал, что король направил на отражение ударов татар Менгли-Гирея только часть основного войска… Значит, главные силы находятся в резерве и в любую минуту он может отправить их на помощь Ахмату… А что я могу сделать? Ничего. За три месяца моего пребывания здесь я присутствовал при таком количестве рассуждений, планов и проектов, что на всю будущую жизнь хватит, а при этом сколько раз я лично разговаривал с князем Федором? Раз пять? Или шесть? Да и о чем? В основном о будущей свадьбе. А что касается дел, то каждый раз князь уверяет меня, что все идет по плану, что король вот-вот добровольно отдаст им трон, стоит только его об этом попросить. Я бы на месте короля не отдал. Но я не на его месте. И дело мое совсем другое. Для меня главное — это то, что король все еще не послал войск на помощь Ахмату, а уж после свадьбы не пошлет точно, независимо оттого, примет он предложение князей-заговорщиков или нет… Потому что тут ведь и правда — торговаться с ними можно, можно хитрить, можно тянуть время, но нельзя не учитывать, что они и впрямь могут в любой момент взять да и послать со мной, как с обычным гонцом, грамоты с просьбой принять их в московское подданство… Так что королю придется серьезно задуматься… Тут уж не до помощи Ахмату… Значит, выходит, дело свое я вроде бы исполняю…
— Я думаю, на сегодня закончим, — сказал Федор Олельковичу, который искренне обрадовался этому решению. — Мне очень жаль бедного Иону… Неужели и впрямь… — князь перекрестился.
Тут неожиданно вошел Ольшанский и обратился к Медведеву.
— Василий, Иона просит, чтобы ты пришел к нему… Только поторопись — он действительно плох…
— Я? — удивился Медведев.
Бельский и Олелькович тоже изумленно посмотрели на Василия.
— Я только видел этого старца издалека, но ни разу с ним даже не разговаривал, — пожал плечами Медведев. — Но, разумеется… Пойдем…
… В теплой комнате, выделенной специально для Ионы в загородном доме княжны Кобринской, как обычно, пахло ладаном и было необыкновенно тихо. Эту тишину нарушало лишь едва слышное хриплое дыхание старика, который лежал на застеленной лавке на спине, вытянувшись. У изголовья Ионы молился отец Леонтий, рядом стоял со свечой в руке оруженосец Ваня.
— Да-да… я слышу… Он пришел, — прошептал Иона и, чуть приподняв голову, обвел взглядом присутствующих — Ольшанского, который вошел вместе с Медведевым, старого отца Леонтия и юного оруженосца князя.
— Бог вам заплатит за вашу доброту, — сказал он, ласково улыбаясь, — а теперь прошу… исполните мою просьбу — оставьте нас наедине…
Ваня тут же направился к двери, в то время как отец Леонтий предпринял попытку остаться.
— Но быть может, Господь… — начал он…
— Иди и войдешь потом… Тебе ведь не хуже меня известно, что все в руках Господа, — улыбнулся старец Иона, и Леонтий, кряхтя, поднялся.
Медведев сел на его место у изголовья умирающего.
… Где-то я уже слышал такие слова…
Иона дождался, пока дверь плотно закрылась.
— У нас мало времени… — начал он едва слышно и тут же поправился: — Нет, это у меня мало времени… А у тебя… У тебя есть… Еще есть… Хотя жизнь твоя не будет такой длинной, как моя… Однако все, на что тебя сподобил Господь… ты успеешь сделать… — Он помолчал, будто собираясь с силами. — Ты не удивляйся, что я так говорю… Мне в жизни Господь много счастья дал… Я юность провел рядом с несколькими преподобными, да уж, верно, святые они сейчас, и Преподобный Савватий Палестинский, и Савва Тверской, и Варсонофий… Но ты их не знаешь, конечно…
Медведев отрицательно покачал головой.
— В Твери это было… Задолго, как ты родился… Может, от них на меня благодать снизошла, а может, Господь Всевышний наградил в безмерной доброте своей даром великим и чудным… Может, оттого, что любит Господь грешников покаянных, а я, грешив много, в грехах своих всегда искренне каялся… Дар же мой в том заключается, что иногда грядущее мне предстает… Вот и тебя там увидел… в грядущем… А может, потомков твоих… не знаю точно… Сына или внука… Но знаю точно, что именно тебе предстоит узнать тайну великую и хранить, пока час ее открытия не настанет…
Медведеву стало не по себе. Он хотел о чем-то спросить, но Иона цепко схватил его за руку.
— Не спрашивай… Не скажу… Время придет, сам все узнаешь… Да и некогда… Час мой настает. Вот… сейчас… Сними икону мою, что над головой висит… дай сюда…
Василий снял старинный, весь потрескавшийся, исцарапанный колючими ветвями дальних странствий образ Богоматери с младенцем в серебряном окладе и протянул Ионе.
Старик нажал на какие-то невидимые кнопки, и вдруг оклад очень легко отделился, и оттуда выпал сложенный пожелтевший лист.
— Это мое наследство, — странно улыбаясь, сказал Иона. — Оно находится в двух запертых ларцах, — он протянул Василию четки, нанизанные, как это часто бывает, на шнурок с крестиком. — Это не крестик. Это особый, тайный ключ. Им откроешь оба ларца по очереди… Но не радуйся… Там не золото и не камни… Там только бумаги… Из них ты узнаешь обо мне гораздо больше, чем я знаю о тебе… И не только обо мне узнаешь… Еще о некоторых известных тебе людях… Видение мне было — ты и только ты должен это знать… Когда все тут кончится… — Он обвел взглядом комнату. — А уже скоро кончится… и ты вернешься домой… Поезжай в Тверь… Спросишь, где там Савватиева Пустынь, — всякий тебе скажет. Кто бы в этой Пустыни тебя ни встретил, покажи ему это, — он протянул Медведеву пожелтевший лист, — сразу поймет он, что меня уже нет, и принесет тебе ларцы. Когда прочтешь и запомнишь все, что там отыщешь, уничтожь или спрячь, но так, чтоб никто, кроме тебя иль потомков твоих, никогда не нашел. Впрочем, сам потом поймешь, какое значение имеет тайна сия… — Иона вдруг истово перекрестился три раза и прошептал: — Благодарю тебя, Господи, что позволил долг мой исполнить, как было предначертано Тобой…
Медведев, ощущая какую-то странную тревогу и вместе с ней возбуждение и душевный подъем, как это бывает перед смертельно опасным сражением, осторожно спрятал лист и ключ на груди.
