Серж Брюссоло - Лабиринт фараона
Грубые запахи… Да, она станет заложницей грубых запахов и приведет всех к смерти. И это будет карой за то, что она посчитала себя более сильной, чем была на самом деле. Она станет кружить по лабиринту, а подвижные стены, перестраиваясь до бесконечности, будут исполнять вокруг нее танец смерти.
«Не теряй самообладания, — повторяла она себе. — Не поддавайся ни панике, ни горячке. Непахучие духи есть, они где-то там, среди толпы запахов. Ищи».
Она вдруг сообразила, что не все пигмеи на месте. Она насчитала шестерых; значит, двоих не хватало. По ударам, доносившимся из глубины кучи, она поняла, что два танцора все еще оставались в своих саркофагах. Очевидно, их товарищи не очень спешили их освободить. Ануна приблизилась к карликам, чтобы привлечь их внимание; они нетерпеливо отмахнулись от нее, занятые наполнением мешков жемчужинами и аметистами. Один из них даже пригрозил ей оружием. «Ну и твари!» — отходя, подумала девушка. Пошатываясь, она подошла к порогу погребальной камеры, туда, где начинался лабиринт. Нехватка света превращала коридор в необъятную черную дыру; темнота ее была очень плотной, и Ануне показалось, что она находится всего в локте от черной стены. Ей чудилось, что стоит протянуть руку, и кончиками пальцев можно будет коснуться этой холодной, твердой поверхности. Там, в извилистых коридорах, обитала смерть. Она подкарауливала их, притаившись под плитами, которых достаточно было коснуться ногой, чтобы начался танец подвижных стен. Позади раздался скрежет, и Ануна подпрыгнула от неожиданности. Повернувшись, она увидела пигмеев, упирающихся в каменную плиту, закрывающую базальтовую нишу с саркофагом фараона. Девушка не могла сдержать трепета. Привыкнув общаться с мертвыми, она впервые присутствовала при разграблении царского погребения. Она невольно отшатнулась и чуть было не очутилась в темном коридоре, но в последний момент сумела ухватиться за гранитные косяки проема. Не обнаружив таинственного запаха, она не должна была входить в коридор из опасения вызвать наихудшую из катастроф.
Карликам удалось сдвинуть плиту, упавшую на пол с глухим стуком, эхо от которого покатилось по лабиринту. Ануна прикусила губу, подумав, что шум этот, возможно, услышали снаружи, в том мире живых, куда ей вдруг показалось невозможным попасть, как и в чрево богини Нут — иначе говоря, в небесный свод. Пигмеи примостились на краях ниши, чтобы поднять крышку саркофага. Девушка знала, что им было нужно: золотая маска, прикрывающая лицо мумии, нагрудник, а также амулеты, скрытые под льняными лентами. Эти вещи, отлитые из самого чистого золота, ценились очень высоко. Толщиной они были с ладонь земледельца из долины Нила. Амулеты падали на дно мешков с мягким, приглушенным стуком, будто камни на сырую землю.
Когда же пигмеи стали поднимать большую погребальную маску, инкрустированную ляпис-лазурью, мумия Анахотепа приподнялась…
Карлики с крысиным писком шлепнулись на пол, выпустив свою добычу. Ануна увидела, как они запрыгали, словно лягушки, и скрылись под нагромождением погребальных принадлежностей. Саму ее так сильно отбросило назад, что она больно ударилась лопатками о стену. В мерцающем свете оставленного на полу светильника мумия села в саркофаге, обмотанными руками — каждый палец оканчивался золотым конусом — ухватившись за края базальтовой ниши.
«У меня бред, — мелькнуло в голове девушки. — Это все от лихорадки… Яд скорпиона… Не надо бояться, это всего лишь галлюцинация…»
Наклонившись вперед, мумия тяжело дышала. Золотая маска, свалившаяся с лица, лежала на ее тощих бедрах. Она вдруг произнесла два слова, которые, хоть и сказанные чрезвычайно слабым голосом, странно прозвучали в тишине гробницы:
— Хочу пить…
От этого замогильного голоса карлики еще глубже забились под кучу. Ануна машинально схватила бурдючок из козлиной шкуры, висевший у нее на поясе, и приблизилась к саркофагу. Когда до мертвеца оставалось не больше шести шагов, она увидела, как блестят его глаза в перекрестье лент. Девушка повидала немало трупов в Пер-Нефере и не верила, что перед ней воскресший покойник. И хотя она не в силах была понять, что делал здесь этот человек, но тем не менее была убеждена, что он абсолютно живой. Жрецы не могли похоронить его по ошибке, у приготавливаемого к мумифицированию трупа вырезались почти все внутренние органы. Оставалось два предположения: либо этого «мертвеца» приговорили к погребению заживо, либо он сам, добровольно, выбрал себе такую страшную участь по причинам, догадаться о которых было невозможно.
— Хочу пить, — невнятно проговорила мумия голосом старика, находящегося при последнем издыхании.
Ануна подошла. Кем бы он ни был, он напоминал ей стариков, бывших когда-то ее хозяевами. Погонщиков верблюдов, которым она служила и о которых потом заботилась, как о малых детях. Она подняла бурдючок, чтобы смочить повязку, закрывавшую незнакомцу рот. Тот застонал от удовольствия. Тогда Ануна стала разрезать повязки у него на голове. Ленты были сотканы из очень прочных нитей, способных противостоять времени. Вспомнилось, как, посещая Пер-Нефер, номарх обычно требовал изготовить для него ленты, «достаточно прочные, чтобы выдержать вес слона», и называл их «своими доспехами вечности».
Наконец из разрезанных полос показалось лицо Анахотепа. Девушка застыла от изумления. Она ничего не понимала в происходящем. Будь она истинной египтянкой, то, может быть, истолковала бы это воскресение как одно из чудес Осириса, но поскольку она не была ею, то увидела в этом старике живого человека, похороненного по ошибке или с умыслом. И это был Анахотеп, в чем она уже не сомневалась, поскольку лицо воскресшего было точной копией лица номарха, которого ей не раз приходилось видеть в Доме бальзамирования, куда он приходил примерять свой саркофаг.
— Я не мертвый, — глядя на нее, прошелестел старик. — Будь я мертв, я бы не хотел пить так сильно, правда?
Он казался слабее ребенка, и это странно тронуло ее. Перед ней был не жестокий властелин, когда-то царствовавший в Сетеп-Абу, а маленький старичок, тоненькими ручонками цеплявшийся за края саркофага, отчаянно пытаясь оттянуть момент кончины.
— Я ошибся, — повторил Анахотеп, — я считал себя мертвым… и все время говорил об этом жрецам. Как я был глуп…
Его бил озноб. В льняном покрове, подчеркивающем худобу его тела и сутулую спину, он казался совсем беззащитным.
— Помоги мне выйти, — простонал он, пытаясь поймать взгляд Ануны. — Надо уйти из пирамиды, пока жрецы не замуровали гробницу.
— Слишком поздно, — ответила девушка. — Проход уже закрыт.
— Но ты-то что тут делаешь? — удивился старик. — Ты согласилась похоронить себя заживо? Ты — одна из моих жен? Ты меня так любила, что предпочла жизни смерть со мной?
