Серж Брюссоло - Лабиринт фараона
Хотелось пить, не хватало воздуха. Стараясь не поранить пальцы острым лезвием, она принялась разрезать льняные полоски. От движений ножа лишь скрежетал металл. Щель была узкой, работу усложняли затвердевшие шероховатые края. К тому же Ануна боялась, как бы лезвие не сломалось или не погнулось. Льняные полосы поддавались легко, но порой они собирались в эластичную массу, тогда каждую из них приходилось резать отдельно. Усилия быстро утомили ее. От горячки началась тошнота. Наконец ей удалось сдвинуть с места верхнюю часть фальшивой мумии. Оставалось лишь оттолкнуть крышку саркофага, чтобы обрести свободу. Непроницаемый мрак пробкой вошел в горло. Задыхаясь, она ладонями уперлась в крышку, но та не пошевельнулась. Что-то очень тяжелое давило на нее сверху. Должно быть, другой саркофаг…
До Ануны дошло, что жрецы, спеша поскорее выбраться из пирамиды, напичканной ловушками, и не имея достаточного места, сложили саркофаги навалом, вместо того чтобы расставить их вдоль стен, как это обычно делается. Неожиданно она оказалась пленницей гробов, сдвинуть которые у нее не было сил. Усиленная лихорадкой паника заставила ее издать сдавленный крик. Где карлики? Пигмеи… Их тоже завалили саркофагами? В таком случае все они погибли. Ни один из них не сможет освободиться. Нетуб этого не предвидел. Торопящиеся жрецы… Скомканная церемония… Какая насмешка судьбы! Грабители погребений — жертвы своей собственной стратегии! Боги, наверное, хохочут до слез. Ануна ударила в крышку кулаком и ногой. Безрезультатно. Глухой звук подтвердил ее опасения: ее саркофаг лежал под кучей других. У пигмеев, если допустить, что кому-то из них удалось выбраться, не хватит сил разобрать все ящики, которые, может быть, высились до самого потолка склепа.
С трудом переводя дух, растирая онемевшие кулаки, Ануна перестала стучать и еще раз прислушалась. До нее донеслись слабые звуки: царапанье, голоса. Некоторым пигмеям все же удалось вылезти из зловещих коробов, они придут на помощь…
Она окликнула их, забарабанила по крышке, давая о себе знать, но в ответ услышала только приглушенный смех. Эти паршивые карлики прекрасно поняли, что она в западне, но ни один из них не поспешил ей помочь. Они все еще питали к ней отвращение, они никогда не признавали ее авторитет, потому что она была женщиной, а они принадлежали к племени, где женщины ценились еще меньше, чем козы. Они, несомненно, воображали, что смогут найти дорогу в лабиринте без нее. Глупцы! Из-за их безрассудства стены придут в движение; и тогда уж лабиринт постоянно будет менять свою форму.
Она кричала, ругала их, приказывала им помочь ей, но они продолжали смеяться, обмениваясь шутками на своем языке. Они смеялись над ней.
Ануна тяжело дышала. От лихорадки, вызванной ядом, у нее стучали зубы. Она подождала, пока сердце перестанет колотиться, и поменяла стратегию. Если уж ей не под силу поднять крышку, то, может быть, удастся проломить боковую часть саркофага? Ведь она деревянная и довольно тонкая. Нескольких ударов ногой, наверное, хватит… Она перевернулась на бок, повыше подняла правое колено и сильно ударила ногой прямо перед собой. Почувствовала, как треснула деревянная стенка. Ануна упорно продолжала бить по ней, расширяя отверстие, через которое смогла бы выскользнуть наружу. Занозы вонзались ей в лодыжку, но она не чувствовала боли. Снаружи ей виделся желтый мерцающий свет. Пигмеи зажгли масляную лампу. Запах горелого жира заглушил все остальные. Надо было заставить их срочно погасить светильник, пока вонь от просаленного фитиля не заполнила всю гробницу, сделав невозможным отыскание пути по запаху. Ануна проскользнула в расширенное отверстие. Острые края разбитых досок сильно оцарапали ей бока. Очутившись на свободе, она убедилась, что не ошиблась: на ее саркофаг была навалена куча других. Под их весом могла продавиться крышка, и тогда уж она наверняка бы погибла.
Она поползла по гранитным плитам; от их прохлады стало легче, но голова все еще кружилась. Ее потные ладони оставляли темные пятна на сухом камне. Маленький светильник, наполненный бараньим салом, тускло освещал погребальную камеру, и Ануна вначале различила лишь хаотическое нагромождение вещей, кое-как брошенной мебели, среди которой ползали карлики. Они лишь насмешливо взглянули на нее и продолжили свою работу, собирая в джутовые мешки все драгоценности, которые могли найти. Некоторые ножами выковыривали глаза статуй, сделанные из драгоценных камней, другие тщательно соскребали пластинки из чистого золота, прикрепленные к сундукам или колесницам. Эта работа поднимала в и без того густой воздух золотистую пыль, которая оседала на потных телах грабителей, отчего они светились в полумраке. Ануна попросила у них немного воды, но они сделали вид, что не слышат. Она дрожала от холода, в то время как по венам ее тек огонь. Ей хотелось свернуться в клубок и забыть обо всем. Она прислонилась спиной к стене. Гробница не была расписана. Несколько иероглифов, обрядовых фигурок были высечены в грубом камне и не покрыты красками. Статуи богов казались удивительно белыми во мраке гробницы. Ануна вспомнила, что Анахотеп испытывал ужас перед красками из-за исходивших от них естественных запахов и уверял, что не переносит их.
«Где же духи? — спросила она себя. — Знаменитые духи без запаха… Ты их чувствуешь?»
Она стиснула челюсти, чтобы не стучали зубы. Какой-то необъяснимый страх прижимал ее к гранитной стене. Вверху, в пустыне, все казалось более-менее простым. Она даже нашла в себе силы вновь составить таинственный аромат, следуя стихам, но теперь…
Теперь ее окружал рой различных запахов, и сильнее всего пах гранит, сухой, шероховатый… Этот запах вызывал жажду. Запах стены, напоенной солнцем, как ни парадоксально было это ощущение здесь, в сердце тьмы. Она закрыла глаза и откинула голову, чтобы уловить аромат, созданный Дакомоном. Благодаря различным смесям, составленным после смерти архитектора, она рассчитывала найти возможность выделить его среди других запахов. Главное — суметь абстрагироваться от наиболее резких запахов. Запаха пигмеев, например, которых Нетубу не удалось уговорить помыться, несмотря на неоднократные просьбы Ануны. Девушка знала, что затхлый запах жирового выпота, распространяемый карликами-танцорами, будет мешать ей на месте работы. И сейчас она убедилась, насколько обоснованными были ее опасения. Имелись здесь и другие источники запахов: золото, битум, натрон, кедр, медь… тысяча дурно пахнущих вещей, неразличимых для обычного обоняния. И эти запахи облепляли ее лицо, словно рой ос, который нечаянно задели ногой. Здесь, в темной гробнице, все гудело, жужжало, вибрировало, словно множество невидимых насекомых, проникших в ее ноздри. Она даже — наверняка со стороны это выглядело нелепо — махнула рукой, чтобы прогнать их, как отмахиваются от надоедливой мошкары. И тут поняла, что от жара совсем лишилась рассудка. Но где же скрывался желанный запах? Единственный, который необходимо было как можно быстрее уловить? Где? Она вбирала в себя воздух частыми вдохами, но не чувствовала ничего, кроме вони от горячего жира, поднимающегося от светильника… или пота пигмеев, копошащихся среди разбросанных богатств. «Ути, возможно, был прав, — вдруг подумала она. — У меня нет таланта Дакомона. А я вообразила себе невесть что. Мой нос не такой уж чувствительный… Секретный аромат очень легкий, я не смогу его учуять. Я, как собака, буду принюхиваться часами, но он останется для меня неуловим».
