Бернард Корнуэлл - Хроники Артура
— Мерлин! — ахнул я, и, должен сознаться, в глазах моих стояли слезы.
— Дай мне несколько минут, — сказал он, — придержи их. — Он продолжал выхватывать свитки, срывал с них печати и после мимолетного пытливого взгляда швырял на пол. Повязку с глаза он сорвал, и теперь было понятно, что это была лишь часть ловкого маскарада. — Сдержи их, — повторил он, устремляясь к следующей полке. — Я слышал, ты набил руку в битвах, так постарайся еще немного.
Галахад перенес арфу и стул арфистки к дверному проему, и мы приготовились охранять вход в библиотеку копьем, мечом и щитами.
— Ты знал, что это был он? — спросил я.
— Кто? — откликнулся Галахад, нанося удар копьем в круглый франкский щит.
— Мерлин.
— Это Мерлин? — Галахад был ошеломлен. — Я не знал. Франк с завитыми в колечки волосами и окровавленной бородой с диким воплем замахнулся на меня копьем. Я перехватил его за наконечник у самой своей головы и притянул к себе, буквально насадив на острие Хьюэлбейна. Другое копье вонзилось в притолоку рядом со мной. Один из нападавших споткнулся об арфу, струны жалобно застонали, а франк грохнулся на пол, где его достал тяжелый ботинок Галахада. Нас теснили. Я прикрывался щитом, отбивал мечом направленные прямо в грудь удары. Дворец гудел от криков, наполнялся едким дымом. На наше счастье, франки, жаждавшие добычи, не видели ничего интересного для себя в библиотеке и кинулись в другие комнаты, надеясь пограбить там без помех.
— Мерлин тут? — снова недоверчиво спросил Галахад.
— Взгляни сам.
Галахад повернулся и с сомнением оглядел высокую фигуру старика, шарившего по полкам полуразоренной библиотеки Бана.
— Это и есть Мерлин?
— Да.
— Откуда ты узнал, что он здесь?
— Я не знал, — сказал я. — Ну-ка иди сюда, собака!
Эти слова были обращены к здоровенному франку, закованному в кожаные доспехи и размахивавшему военным топором с обоюдоострым лезвием. Воображая себя непобедимым героем, он орал воинственную песню. Пронзенный копьем Галахада, гигант выплюнул последние слова песни вместе с кровью. Топор его воткнулся в доски пола.
— Нашел! Нашел! — внезапно закричал Мерлин позади нас. — Конечно же Силий Италик! У него никогда не было восемнадцати книг о Второй Пунической войне! Всего только семнадцать! Как я мог поверить в такую глупость? Ты прав, Дерфель, я — старый дурак! Последний дурак! Восемнадцать книг о Второй Пунической войне! Ха-ха! Любой ребенок знает, что их было только семнадцать! Я нашел ее! Пошли, Дерфель, не будем терять времени. Не торчать же нам здесь всю ночь!
Мы с Галахадом вбежали в разоренную библиотеку. Я перевернул большой рабочий стол и припер им дверь, а Галахад рывком открыл окно, выходившее на запад. В библиотеку уже ломились франки. Мерлин сорвал с шеи деревянный крест и швырнул его в дверь. И тут же к потолку взметнулся сполох пламени. Мне показалось, что обрушилась стена и пламя вылетело из перевернувшейся печки, но Мерлин расхохотался. Он заявил, что все это натворил кинутый им крест.
— Иногда и негодные вещи могут сгодиться, — сказал он, взирая на корчащихся в огне вспыхнувшего креста врагов. — Жарьтесь, черви, жарьтесь! — Мерлин поспешно запихивал драгоценный свиток за пазуху. — Ты когда-нибудь читал Силия Италика? — спросил он.
— Никогда и не слыхал о нем, лорд, — бормотал я, увлекая его к открытому окну.
— Он писал эпические стихи. Да, дорогой мой Дерфель, эпические! — Мерлин вырвался и положил руку мне на плечо. — Позволь дать тебе один совет. — Он говорил серьезно. — Остерегайся эпических стихов. Поверь моему опыту.
Мне неожиданно захотелось расплакаться, как ребенку. Таким облегчением было снова глядеть в его мудрые, суровые глаза. Словно отец глядит на меня из далекого детства.
— Я так скучал по тебе, лорд, — выпалил я.
— Не время распускать нюни! — вдруг рявкнул Мерлин и сам помчался к окну, когда к нам сквозь огонь рванулся обезумевший от боли и злобы франк с поднятым копьем. Волосы его дымились, рот исказился в крике.
Я отбил щитом направленное мне в грудь острие копья и свалил врага ударом меча.
— Сюда! — кричал Галахад, успевший выпрыгнуть в сад. Я добил умиравшего франка и, обернувшись, увидел, что Мерлин вновь устремился к столу.
— Скорей, лорд! — завопил я.
— Кошка! — откликнулся Мерлин. — Не могу же я бросить кошку!
— Ради всех богов, лорд! — взмолился я, но Мерлин уже протискивался под стол, вытягивая за лапу испуганную серую кошку.
С кошкой на руках он наконец перелез через подоконник в сад, отделенный от бухты живой изгородью кустов. Заходившее солнце заливало небо и дрожащую воду бухты потоками кровавого света. Мы продрались сквозь кусты и устремились вслед за Галахадом вниз по каменным ступеням, мимо хижины садовника, свернули на узкую опасную тропу, что огибала гранитный пик. С одной стороны над нами взметнулась к небу гладкая каменная стена, а с другой — зияла пропасть. Но Галахад с детства знал каждый поворот тропы и уверенно вел нас вниз к темной воде.
В море плавали тела убитых. Наша лодка, забитая беглецами и ушедшая в воду почти до краев, чудом держалась на поверхности примерно в четверти мили от берега. Гребцы налегали на весла, стараясь уплыть как можно дальше. Я рупором сложил ладони у рта и прокричал:
— Кулух!
Скала эхом усилила мой голос, но он потерялся в криках и воплях, несущихся из гибнущего Инис Требса.
— Пусть плывут, — спокойно сказал Мерлин, затем пошарил под замызганным монашеским одеянием. — Подержи ее.
Он сунул мне в руки кошку, продолжая копаться за пазухой. Наконец вытащил маленький серебряный рог, приложил его к губам и дунул. Раздался протяжный мелодичный звук.
Почти мгновенно из-за поворота выскользнула маленькая парусная барка. Сидевший в ней человек ловко правил прикрепленным к корме веслом. В пузатом суденышке с высоко задранным острым носом как раз хватило места для всех, а на дне его лежал небольшой сундучок, запечатанный знаком Мерлина, изображением бога Цернунна.
— Я все приготовил заранее, — просто сказал Мерлин, — как только стало ясно, что бедняга Бан не понимает, какое богатство эти свитки. Немало пришлось потратить сил, чтобы разобраться в путанице на полках. Хоть на свитках и были нацеплены ярлыки, но бестолковые fili без конца все путали, не говоря уж о том, что правили тексты, желая их улучшить. А иногда и просто крали, желая выдать стихи древних писателей за свои собственные. Один негодяй целых полгода мусолил рукопись Катулла, а потом положил не на ту полку, да еще и под именем Платона. Приветствую тебя, дорогой мой Каддиг! — помахал он рукой лодочнику. — Все в порядке?
— Да, если не считать умирающего города, — прохрипел Каддиг.
— Но ты сохранил мою коробку, — Мерлин кивнул на запечатанный сундучок, — а это самое главное.
Крутобокий парусник был когда-то дворцовой прогулочной лодкой, на которой перевозили пассажиров на корабли, стоявшие поодаль на якоре. Теперь на ее борт ступили мы. Мрачный Каддиг резко развернул суденышко и направил его в открытое море. Никто не заметил нашего отплытия, только позади почти беззвучно булькнуло в воду случайно пущенное со скалы копье. Мерлин взял у меня из рук кошку и уютно устроился на носу лодки, а мы с Галахадом не отрывали глаз от погибавшего в огне острова.
Дым стелился по воде. День умирал вместе с прекрасным городом, отпеваемый криками обреченных. В опускавшейся ночной тьме мы еще могли различить фигуры последних франков, прыгавших с насыпной дороги и устремлявшихся к разрушенным стенам павшей крепости. Солнце ушло за мыс, и над всем теперь властвовал багровый отсвет пожара. Высоким костром пылал вознесенный на вершину холма чудо-дворец. Тучи невесомого пепла осыпались в море. Ярче всего горела библиотека. Вспыхивали один за другим сухие свитки, и всполохи пламени выстреливали в небо из недр дворца, словно из преисподней. Это был погребальный костер короля Бана, освещавший последним отблеском тьму кровавой ночи.
Галахад плакал. Он опустился на колени и, опершись на копье, смотрел, как его родной дом превращается в пепелище. Молчаливой молитвой провожал Галахад душу своего отца в Потусторонний мир. Море, благосклонное к нам, было спокойно. Красные блики плясали на черных волнах, будто цвет крови и смерти, принесенной нашими врагами в покоренный и разрушенный ими город. Инис Требс так и не был восстановлен. Стены превратились в оплывшие груды камней, сквозь которые пробивались буйные заросли сорняков, а в развалинах нашли прибежище морские птицы. Франкские рыбаки избегают остров, превратившийся в могилу многих сотен людей. Они больше не называют его Инис Требс, ему дали новое имя, звучащее на их гортанном языке как Гора Смерти. И до сих пор, сказывают моряки, по ночам, когда пустынный остров поднимается черным силуэтом над обсидиановой водой, можно слышать женские стенания и детский плач.
