Кесарь - Даниил Сергеевич Калинин
Все это случилось во время битвы на Девичьем поле 22 августа 1612 года. Войско Минина и Пожарского, насчитывающее около восьми тысяч ратников, перекрыло доступ к Московскому кремлю, куда прорывалась двенадцатитысячная армия Ходкевича. В Москве сидел трехтысячный польский гарнизон – а «воровские» донцы «воровского» же князя Трубецкого стояли отдельным лагерем; последний обещал Пожарскому помощь в битве, заключил с ним союз, и ополченцы выделили князю пять сотен ратников дворянской конницы.
Фактически же Трубецкой на помощь не пришел – несмотря на то, что ополченцы терпели поражение на поле боя, а левый фланг их едва не бежал. И это на фоне вылазки осажденного гарнизона из крепости и ураганного огня польской артиллерии со стен Кремля… Но в решающий момент битвы конные сотни, приданные Трубецкому, бросились в бой – а за ними поспешили и четыре казачьих атамана; фланговый удар тысячного отряда русских изменил ход сражения в первый день битвы.
История донесла прозвище-фамилию только одного из этих славных атаманов – атамана Межакова…
Во второй же день битвы на Девичьем поле Хованский едва ли не разбил Пожарского! Не смотря на все мужество и героизм русской поместной конницы, в ходе пятичасовой схватки ее разгромили, заставив бежать с поля боя. Ничего удивительно, учитывая, что у наших по-прежнему нет тяжелой конницы… Также в ходе яростной сечи ляхам удалось захватить и обороняемый казаками Трубецкого Климентьевский острог. Правда, донцы не сражались за него до последнего – а оттянувшись назад, устроили засаду на Ордынке, по которой Ходкевич потянул огромный обоз в Кремль. Так казаки этот обоз перехватили, остановили, внесли сумятицу в польские ряды – а после с боем ворвались обратно в острог…
Подвиг донцов связывают также с именем Авраамия Палицына, келаря Троице-Сергиева монастыря – и талантливого агитатора, как видно; ибо ему удалось «увещеваниями» остановить отступление казаков после захвата острога противником, а потом и бросить их в успешную контратаку. Более того, возвращение Климентьевского острога лишь внесло паузу в сражение. А после Авраамий еще собирал прочих казаков и дезертиров прежде, чем уже вся русская рать сумела организовать контратаку – и разбить понесшего значительные потери Ходкевича!
Вот такая вот неоднозначная история тушинских, а после калужских «воров»… Правда, речь идет все же о «природных» донцах – то есть казаках, действительно пришедших с Дона, сплоченных и опытных, умелых воинах, оставшихся под Москвой с князем Трубецким. Другой же лидер воров, атаман Заруцкий, «унаследовавший» Марину Мнишек после обоих Лжедмитриев, на соединение с ратниками второго ополчения не пошел. Нет, он предпочел оставить Трубецкого, и увел две тысячи воровского сброда незадолго до прибытия Пожарского... Причем и на самого лидера второго ополчения Заруцкий пытался организовать покушение – слава Богу, безуспешное…
Но все это было в моем прошлом – что уже никак не воплотиться в настоящем. Повторюсь, все, абсолютно все расклады и исторические параллели сломало выступление короля на Москву со вполне свежим, не потрепанным под Смоленском войском. А с другой стороны… С другой именно присутствие короля в войске ляхов придает грядущему сражению статус решающего. И это понимают не только в Дмитрове, в Москве, в коронной армии – но и под Калугой! А это значит…
Ну, для Лжедмитрия Второго это ничего не значит. У самозванца просто нет выбора – даже если он, реально проникшись моментом, приведет свою рать на помощь Скопину-Шуйскому. Последний не присягнет вору – скорее уж решится дать бой в невыгодных для себя раскладах. До последнего полагаясь на набравшуюся опыта армию – да многочисленные острожки, что он обязательно нароет, вкопает, срубит, и так далее, максимально подготовив поле грядущей битвы под свой план. Шанс-то у него, безусловно, есть…
Вот только шанс этот не шибко велик.
С другой стороны, самозванец уж никак не может признаться в том, что он самозванец, или присягнуть Скопину-Шуйскому. Ну никак ему это нельзя сделать – свои просто не поймут, порубят или под лед пустят… И это еще не худшие варианты расправы.
Но… В конце концов, Лжедмитрий – это еще не все калужское войско. Есть донцы, есть служивые люди, есть те, кто успел реально возненавидеть ляхов. Тысяч пять таких, думаю, наберется – их бы только подбить, сплотить, да привести на помощь Михаилу Васильевичу… На руку мне играет то, что самозванец пока не успел толком раскрутить «патриотическую» карту, и даже арестованные по его приказу поляки и литовцы еще не доставлены в лагерь со всем своим имуществом, предназначенным для выплат воинам. Да и сами воины собрались подле Лжедмитрия скорее по инерции – не желая следовать с ляхами и присягать королю польскому, но не видя для себя будущего и на стороне «действующего» царя Василия Шуйского. Хотя теперь, с приближением королевской рати и грядущего РЕШАЮЩЕГО, повторюсь, сражения, многие думают о присоединение к Михаилу Васильевичу. По крайней мере те, кто реально готов драться с поляками до последнего…
Амнистия.
Общая амнистия, то есть прощение прошлого «воровства», обещанная доля с добычи… Это может сработать!
Только глупо думать, что самозванец и подобные Заруцкому вожди «воров» вот так вот просто, без боя, отступятся, отдадут воинов, позволять лишить себя власти. Нет, для них последнее подобно смерти!
Значит, придется убивать. Значит, придется драться, подкупать, пугать, даже лгать, раздавая обещания от имени кесаря, кои он еще не давал – и не факт, что подтвердит. Попробовать я обязан!
А уж победителей, как известно, не судят…
Глава 16.
«Человек, который бежит, опять будет сражаться»
Менандер.
