Сергей Шведов - Золото императора
Эквиций так увлекся собственными мыслями, что прозевал появление из-за угла двух ражих молодцов. Бывший раб открыл было рот для крика, но, увы, не успел издать ни звука. От сильного удара по печени у него перехватило дух, а потом последовал еще один удар, не менее болезненный, по шее. На какое-то время Эквиций даже потерял сознание, а когда очнулся, звать на помощь было уже некого. Дом, в который его приволокли, был под завязку заполнен людьми. Точнее, самыми отъявленными разбойниками. К сожалению, никого из них бывший раб не опознал, хотя в годы молодые, да и много позже отнюдь не чурался предосудительных знакомств.
— Давненько мы с тобой не виделись, Эквиций, — прозвучал над головой пленника знакомый голос. — А ведь за тобой, если мне не изменяет память, остался должок?
Эквиций даже зубами скрипнул от ненависти. Должок, действительно, был, это он готов был признать, вот только оплатить его должен был высокородный Фронелий, будь он трижды проклят.
— Обрати внимание, светлейший Руфин, на этого старца и его благообразный вид. Стороннему наблюдателю может показаться, что он в своей жизни мухи не обидел. А ведь на этом негодяе столько пролитой крови, что волосы на голове встают дыбом даже у меня, старого солдата, прошедшего с мечом едва ли не полмира.
Эквиций оправдываться не стал. Что было, то было. Он уже покаялся в грехах своей буйной молодости и получил прощение. Вера в Спасителя искупает все, и в своем праве на райские кущи бывший раб и недавний живодер нисколько не сомневался. Тем более что далеко не все бесчинства он вершил по своему произволу, очень часто за ним стояли благородные мужи, в частности отец сиятельного Труллы, говорящим орудием которого он был. Вот кто заслужил геенну огненную полной мерой. Сынок-то будет много жиже своего отца. Тем не менее и Трулла заслужил свою жалкую участь, и его скорую смерть Эквиций не собирался записывать на свой счет.
— У тебя, старик, есть только один шанс дожить до утра, — пристально глянул на бывшего раба Руфин, — тебе следует быть откровенным со мной.
— Готов служить светлейшему нотарию, — чуть заметно усмехнулся Эквиций. — Вот только грех за грядущее кровопролитие ты должен взять на себя.
В принципе, Эквицию было все равно, чья жизнь оборвется сегодня ночью, молодого Руфина или уже пожившего Федустия, комита Фронелия или сиятельного Труллы. Легкое сожаление он испытывали лишь по поводу сына своего старинного приятеля. Но и Пордака был для него всего лишь ставкой в игре, предложенной не столько нотарием Руфином, сколько дьявольскими силами, стоящими за ним. Главной заботой Эквиция были спасение собственной жизни и души. Ни тем, ни другим он не собирался поступаться ради кучки негодяев, погрязших в язычестве.
— Ему можно верить? — покосился Руфин на Фронелия.
— Он продаст всех, если ему это будет выгодно, — брезгливо поморщился комит.
— Ты подтверждаешь, что нас на вилле Гортензия ждет засада? — спросил молодой патрикий. — Хочу сразу предупредить тебя, Эквиций, одно слово лжи — и ты покойник.
— Вас ждут не одна, а сразу две засады, — ласково улыбнулся Руфину старик. — Под рукой у комита Федустия находятся пятьсот легионеров и триста агентов. Под рукой префекта Телласия — триста городских стражников-вагилов. Еще пятьсот клибонариев под командованием трибуна Марка ждут сигнала, чтобы вмешаться в кровавую свару.
— Это ты разжег аппетит сиятельного Труллы? — спросил Руфин.
— Не стану отрицать, — пожал плечами Эквиций. — Так было угодно комиту Федустию и префекту анноны Пордаке, а я был всего лишь орудием в их руках.
— Ефимия знала о готовящейся засаде? — вмещался вдруг в разговор один из варваров, окружавших Руфина. И хотя говорил он на ломаной латыни, его все же можно было понять.
У Эквиция появилось сильнейшее желание солгать, но он сумел совладать с соблазном. О варварах Руфина по городу шел слух как о самых отчаянных колдунах, способных не только двигать игральными костями, но и проникать в человеческие мозги. Вот и этот рыжеволосый молодец, с зелеными пронзительными глазами, был явно одержим дьяволом.
— Федустий действовал через Фракийца, есть такой раб в доме благородной матроны. Именно он передал Ефимии просьбу вдовы императора Констанция, а потом свел матрону с похотливым варваром.
— Фаустина просила Ефимию об услуге? — спросил Руфин.
— Конечно нет. Фракиец действовал по наущению комита. Федустий знал, что Ефимия родилась и долго жила в Панонии, а потому сумеет договориться с варваром.
— Похоже, ты действительно не лжешь, — усмехнулся Руфин.
— А зачем же мне брать лишний грех на душу, светлейший? — удивленно вскинул бровь Эквиций. — Патрикии жаждут перебить друг друга, с какой же стати я, бывший раб, стану им мешать.
— Фаустина с дочерью находятся на вилле Гортензия?
— Да. Со стороны Федустия было бы большой ошибкой выпускать их из рук. Он и не выпустит, во всяком случае, живыми. Вдова и дочь императора Констанция не переживут сегодняшней ночи, безотносительно того, вмешаетесь вы ход событий или нет.
— А тебе хочется, чтобы мы вмешались? — зло процедил Фронелий.
— Не скрою, высокородный, мне приятнее видеть тебя мертвым, чем живым. А равно и всех твоих приятелей язычников.
— Ублюдок! — зло сплюнул бывший магистр.
— Вы сами, патрикии, захотели услышать правду, — спокойно сказал старик. — Так зачем же мне кривить душой?
Эквиций никак не мог определить, кому принадлежит дом, в котором собрались заговорщики. А между тем этот роскошный дворец стоил того, чтобы имя его владельца стало известно одному из высших чинов империи. Все равно какому. Важно только, чтобы он принял меры в отношении лица, потворствующего врагам императоров Валентиниана и Валента. Пока что старик сумел определить только одно — это не дворец Лавинии. Ибо дворец потаскухи был все-таки поскромнее того, в котором сейчас изнывал от ненависти, страха и жажды мести несчастный пленник. Эквиций даже не мог сказать с уверенностью, в каком районе славного города Рима он находится, ибо попал в этот дом в полном беспамятстве. А спросить было не у кого. Доблестные представители римского дна уже покинули просторное помещение, а к общению с варварами Эквиций склонен не был.
Больше всего Эквиций боялся, что Руфин откажется от задуманного предприятия. Все-таки для любого нормального человека собственная жизнь дороже денег. Но то ли клад самозванца Прокопия был слишком велик, то ли нотарий не дорожил пребыванием в этом мире. Руфин все-таки решился на отчаянный шаг и получил полное одобрение варваров.
