Алексей Витаков - Набег
— Соты, пчелиные соты, в которых гудят от нетерпения тысячи бойцов. Быстрота клинка должна равняться количеству одновременно выпущенных жал! Вращение! Удар из круга! Выпад вперед! Мах назад! Ноги! Ноги легки и быстры, точно беличьи лапы! Удар назад из-под плеча! Твое преимущество — скорость! Ты слышишь меня! Скорость! — Сколько же раз я слышал эти команды! Чарг, беспощадный наставник и терпеливый друг, спасибо тебе!
— Не обессудь, Ивор, но я буду называть тебя Белкой.
— Белка? Мне не нравится: Белка, Чарг! Куда лучше Рысь или Волк! Уважения больше будет! А сколько грозы и силы!
— Все вы хотите называться Волками, Медведями, Быками. Чем тебе не нравится белка? Присмотрись повнимательнее: шустрая, стремительная, быстро скачет по земле, легко взлетает по стволу, прыгает с ветки на ветку. При этом едва уловима глазом среди ветвей. И еще гораздо реже других животных умирает не своей смертью. Ты будешь Белкой, Ивор! Я сказал: Белкой! И начинай привыкать к своему второму имени. Когда сживешься с этим словом, почувствуешь его частью себя, тогда присоединишь к своему миру еще один — беличий. И ты должен стать князем всех белок. А уж после этого научишься побеждать!
На занятиях Чарг кидал в меня горсти мелких камней, заставлял отбивать их мечом, кричал при этом: «Твой мозг выпускает навстречу тысячи жалящих бойцов, а тело становится вертким и быстрым, как у белки!» Я учился быстро карабкаться по деревьям, перепрыгивать с сука на сук. Иным словом, мчаться по земле и лететь по воздуху. Также волхв заставлял подолгу задерживать дыхание, лежа на земле, и находиться без движения; дышать через трубку под водой; наносить удары мечом с завязанными глазами, ориентируясь только на его голос или на другой звук. Я назвал его повелителем меча. В действительности же, помимо меча, Чарг владел в совершенстве всеми видами рукопашного оружия: копьем, булавой, посохом. Мало того, любая палка, камень, небольшой предмет из домашнего обихода становились в его жилистых руках настоящим божьим бичом. Был случай, когда мой наставник справился с тремя лихими разбойниками, имея в качестве оружия всего лишь веник. Да, да, самый обычный веник, которым подметают пол. Беднягам дорого пришлось заплатить: Чарг на всю жизнь их сделал калеками.
После Чарга за дело брался Колгаст. Это был человек очень преклонного возраста. Никто не знал, сколько ему лет. Он лечил травами еще моего деда, и, как утверждали многие, внешний облик его с той поры никак не изменился. Маленький сухой старичок, он не ходил по земле, а словно парил над ней, едва касаясь подошвами верхушек трав. Редкие, очень тонкие седые волосы, похоже, несколько десятилетий не знали гребня: они стояли на гладком светящемся черепе стоймя, направляясь в разные стороны. Таких людей обычно звали у нас небесными одуванчиками. Тем не менее я сам не раз видел, как он одним прикосновением мог усыпить навеки или воскресить к жизни. Не только люди, но и больные животные обращались к Колгасту за помощью. В отличие от других волхвов старик очень часто и надолго пропадал. Стуча посохом по дорогам, он обходил селения, помогая людям и домашним животным справляться с недугами. Несмотря на хилое телосложение, Колгаст преодолевал порой огромные расстояния в поисках целебных трав, причем выносливость его не знала пределов, а расторопности мог позавидовать молодой скороход. Не раз, когда я шел за ним вслед, еле поспевая, видя перед собой невысокую ссохшуюся фигуру, в голову приходила одна и та же мысль: не приведи, Небо, стать врагом этому человеку!
«Слушай, Ивор, да запоминай! От простуды — овечьего молока ложку да желчи медвежьей с гороховое зерно. Смешать, истереть и дать больному выпить. От зубной боли — змею живую добыть, вынуть из нее желчь и тою желчью мазать десну. Если человек шелудив, то ящерку сожги и растирай потом тело. Обмороженные части лечи гусиным жиром да мозгом жеребца. От водяной спасай водою из сваренного сверчка. Трава галган тепла, суха, имеет в себе много силы. Кто его корень в еду добавляет, тот от женок испорчен не будет, хе-хе. Тебе это тоже пригодится, хе-хе. Чтобы в холода лютые зимою не обморозиться, накопай крапивного корня, высуши, растолки и натирай лицо, руки и ноги. А уж от плешивости, хе-хе, хорош кал лошадиный, смешанный с калом козьим и деревянным маслом. От ряби на лице мажь волчьим салом. Коль оглохнет человек, возьми воронью желчь и пусти в уши. Масло деревянное прикладывай к болячкам. От ушиба лечи еловым пеплом и желтком яичным, так же листом капустным. Так-то! На зверя свое умение нужно. Мук испытывать предсмертных не давай. Если решился убивать, бей наверняка, а потом проси прощения обязательно, иначе дух его будет тебя преследовать всю жизнь. Так-то!»
Колгаст не только занимался врачеванием, но еще от него зависело время начала и конца охотничьего сезона, рыбной ловли сетями, сбора ягод. Среди мира животных он тоже пользовался большим почетом. Как звери и птицы сообщали друг другу о существовании Колгаста, для меня по сей день остается самой невероятной тайной. Они приходили с глубокими ранами и страшными ушибами, переломами и внутренними недугами, шли, волоча перебитые крылья, прыгали с ветки на ветку, неся на себе плачущих детенышей. Даже страждущие деревья ждали его прихода, веря в избавление от боли.
Однажды по ранней весне приковылял годовалый медведь. Тощий, ободранный, величиной с хорошую собаку, не более. Видно, совсем недавно либо отошел от матери, либо потерялся. Из правого разорванного уха и раны на голове сочился гной, передняя лапа была неестественно вывернута. Колгаст оглядел животное и сказал, что ухо пробито стрелой охотника, а лапу он наверняка сломал в яме. По установленным волхвом законам, бить малого зверя и разорять птичьи гнезда нельзя. Значит, кто-то нарушил. Таких охотников разыщет Лока.
Колгаст обработал ухо и сделал перевязку наискось через голову. Когда руки волхва вправляли кость, медведь ревел от боли, но не рвался, словно понимая, что может нанести раны своим избавителям. Завороженный смотрел я, с какой ловкостью и быстротой мой наставник, приложив к поврежденному месту несколько коротких сухих костей, видимо собачьих, накрепко затянул лапу в длинный лоскут ткани. Замотанный сверху и снизу этот будущий гроза лесов вызывал теперь жалость и умиление.
Медведь прожил у нас около месяца. От ран на голове не осталось и следа; правда, ухо так и не срослось: узкая полоска света на всю жизнь разделила его на две части. «Ничего, так походишь, глядишь, лучше слышать будешь!» — шутил волхв. Я дал косолапому кличку Треух. Окончательно поправившись, медведь то пропадал на целые недели, то неожиданно появлялся как ни в чем не бывало и начинал принимать самое активное участие в моей подготовке.
