Михаил Попов - Паруса смерти
Его высокопревосходительство был так увлечен делом, что не заметил подбежавшего к нему Клавихо.
— В чем дело? — грозно спросил он бледного от ужаса капитана.
— Ва… ва…
— Да, мое высокопревосходительство желает знать, что там у вас происходит?!
— Они разбежались.
— Корсары?
— О, если бы! Добровольцы. Осталось только несколько сержантов.
— Разбежались?!
Лейтенанты Гарсиа и Асприлья, за секунду до этого проявлявшие чудеса активности, замерли, когда до их сознания дошел смысл этих слов.
Дон Антонио обратил в сторону ручья, обязанного служить непроходимым рубежом обороны, удивленный взгляд. Удивленный и растерянный.
— Куда же подевалась моя армия? — тихо спросил он. Вопрос ни к кому не был обращен, никто на него и не ответил.
— И получаса не пройдет, как они будут здесь, — прошептал капитан Клавихо.
Дон Антонио поглядел в сторону своих канониров, они стояли возле пушек с зажженными фитилями. Ему показалось, что руки их трясутся от страха. Еще меньше уверенности содержал в себе облик аркебузиров. Они нервно оглядывались, как бы примеряясь, какой путь к бегству наиболее будет удобен при появлении надвигающегося через джунгли жуткого врага.
Было понятно, что надеяться на эту армию не стоит, она уже заранее чувствует себя побежденной.
— Сколько у нас есть лошадей? — спросил дон Антонио, и все офицеры с облегчением вздохнули.
Солдаты тоже отнеслись с пониманием к намерению их главнокомандующего отступить.
— Пушки придется бросить, — заметил лейтенант Лопес.
— Там, куда мы отступаем, пушек достаточно. Там мы укрепимся как следует, и этим дикарям до нас не добраться, — во всеуслышанье заявил дон Антонио, и заявил он это таким тоном, что намечавшееся бегство с поля боя должно было предстать как один из способов самого решительного наступления.
Глава одиннадцатая
— Они просят тебя выйти, — сказал Шарп, разглядывая носки своих сапог. Ему было неудобно.
— Даже после этой победы ты собираешься бежать? В своем ли ты уме, Том?
Шарп тяжко и протяжно вздохнул.
— Через два часа мы выступим и на их плечах ворвемся в Маракаибо. Все добровольцы дона Антонио разбежались, несколько сотен солдат мы перебили, им нечего нам противопоставить. А кроме того, у нас есть мощный союзник — паника, которая сидит в душе каждого испанца.
Воклен, ле Пикар и Ибервиль, державший на перевязи раненую руку, молчали, но чувствовалась, что они полностью поддерживают своего вожака.
— Я им говорил все то, что ты говоришь мне сейчас, но они не хотят больше ждать, они хотят уплыть и требуют свою половину денег. Они говорят, что оказали тебе сегодня большую услугу, и требуют справедливого воздаяния.
Олоннэ, не говоря больше ни слова, взял со стола шляпу, водрузил на голову и, твердо ступая, вышел во внутренний двор. Там за давешним столом сидело человек восемь или десять английских и голландских корсаров — выборные от команд тех двух кораблей, что признавали своим командиром Шарпа.
— Садиться за стол в чужом доме без приглашения хозяина невежливо.
— Так в чем же дело, Олоннэ, пригласи. Ведь у нас есть о чем потолковать, — весело крикнул, обнажая огромные желтые зубы, капитан Баддок, его товарищи поддержали его одобрительным галдежом.
— К своему столу я приглашаю только друзей, — сухо заметил Олоннэ.
— А-а! Вот как ты заговорил. Подумай, кому ты угрожаешь? Тем, кто только что добыл тебе победу! — продолжал вещать Баддок. — Мы хотим только одного: получить те деньги, что полагаются нам по договору. Если ты человек чести, то ты не станешь торговаться, как не стали торговаться мы, когда дон Антонио хотел взять тебя за горло.
— Он хотел взять за горло всех нас,
— Тебя в первую очередь. Из-за тебя он проявил столько прыти, собирая испанских псов по всему Мэйну. Не я, не Шарп и не ле Пикар с Вокленом убили его дорогого сыночка Педро. Надеясь отомстить тебе, он гоняется за тобой по всем морям. Возле мыса Флеао мы от него отбились, сегодня, с Божьей помощью, тоже. Но третий раз испытывать судьбу желания нет. Ни у меня, ни у людей из моей команды.
Олоннэ выслушал эту речь достаточно спокойно. Свидетели перепалки считали, что он немедленно постарается заткнуть пасть наглецу. Олоннэ так бы и сделал, но он слишком хорошо знал: так же, как этот бристольский крикун, думают очень многие, даже из числа французов, и с этим приходилось считаться. Драка между командами нужна ему сейчас ничуть не больше, чем утром. Победа над людьми Шарпа и Баддока, скорей всего, стала бы поражением в войне с доном Антонио.
— Хорошо, — сказал Олоннэ.
— Что хорошо?! — все с тем же напором спросил Баддок.
— Моя совесть чиста, я сделал все, чтобы спасти вас от этого, но вы сами рветесь в бездну.
— В какую еще бездну!? Перестань говорить загадками. Скажи лучше, когда отдашь деньги.
— Сейчас.
— Сейчас?!
Такого поворота не ждал никто, даже самые оптимистически настроенные англичане.
— Половину? — подозрительно прищурился Баддок.
— Конечно, как договаривались на Тортуге.
Теперь полезли глаза на лоб у ле Пикара, Воклена и Ибервиля.
— Как я вижу, ваши выборные уже здесь, правильно? Воклен при вас откроет сундуки. Если понадобится взвесить что-то, можете принести свои весы.
Радость на лицах Баддока, Шарпа и остальных англичан сменилась сомнением. Такая безропотная и полная сдача позиций походила на ловушку.
— Чего молчите и чего ждете? Воклен, доставай ключи.
— Почему это ты стал таким добрым, а, Олоннэ?
— Нет, добрым я не стал. Особенно по отношению к вам. Я вас считаю не только предателями, но и дураками. За двести пятьдесят тысяч реалов вы в моем лице приобретаете врага по гроб жизни.
— Угрозы можешь оставить при себе.
— Да, ты прав. Пустые угрозы — это то же самое, что собачий лай. Я забыл сказать, у меня будут к вам два условия.
— Что еще за условия? — насторожился Баддок.
— Вы сейчас объявите, что не будете претендовать на те деньги, которые я добуду после того, как наши пути разойдутся.
— Это само собой разумеется.
— Лучше, если вы об этом объявите прилюдно.
Соответствующие слова были произнесены.
— Какое второе условие? — поинтересовался Шарп, не принимавший до этого активного участия в разговоре.
— Второе? Вы немедленно, как только погрузите ящики с деньгами на борт, отплывете.
— Как, ты не дашь нам даже запастись питьевой водой?! — Возмущение Баддока было справедливым, по законам «берегового братства» так поступать не полагалось.
— Хочу тебе напомнить, мой любезный враг, что озеро Маракаибо пресноводное. Когда солнце коснется тех деревьев, я буду считать себя вправе атаковать вас.
