Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский
– Ваш отец, мадемуазель, не только великий военачальник и инженер, но и весьма великодушный человек, – поклонился Ландсберг. – И я рад, что мимолетная моя встреча с его светлостью во время осады Плевны столь памятна ему…
Мария Тотлебен наконец рискнула поднять длинные ресницы и взглянула в глаза Ландсбергу.
– Что ж, я рада, что вы не считаете меня бестактной особой, не думающей о приличиях, – улыбнулась она, и тут же по-девчоночьи прижала ладони к щекам. – Ой, какие у вас серьезные и даже страшные глаза, барон! Простите великодушно, но я впервые вижу столь необычный цвет глаз, более похожий на блеск металла…
– Именно по причине столь ужасного моего взгляда, более подобающего Василиску, ваш батюшка и намерен меня использовать в качестве новейшего оружия на поле брани, – Ландсберг скорчил забавную гримасу. – Простите мое мальчишество, мадемуазель Мари…
Мария прыснула, попыталась стать серьезной, но не выдержала и рассмеялась заливистым грудным смехом. Ландсберг с незнакомым ему доселе чувством жадно прислушивался к этому чарующему смеху, впитывал его глазами, ушами, всей кожей…
– А вы давно в Петербурге, барон? – смех Мари словно сломал преграду между молодыми людьми, сделал их ближе.
Мария уже смелее взяла Ландсберга под руку и неспешно двинулась с ним туда, где пробовали смычки музыканты.
– О-о, вы верно заметили, мадемуазель, я не столичный житель, – Ландсберг шутливым тоном постарался прикрыть досаду от того, что проницательная Мария мгновенно раскусила в нем провинциала.
– А вы знаете, господин Ландсберг, меня, наверное, тоже можно считать провинциалкой, – просто заметила девушка. – До института благородных девиц я жила в одном их наших имений, а за четыре года в заведении мадам Куропаткиной я только четыре раза покидала ее стены для знакомства со столицей… Да и что это было за знакомство, барон! Кареты с институтками ехали прямо-таки военным строем, в каждой карете злющая классная дама… Нам постоянно шипели: «Опустите занавески, бесстыдницы, не пяльте глаза на мужчин!» А теперь я попала в штат фрейлин, и у наших девиц всего два свободных дня в месяц, сударь! И вместо классных дам у нас одна злющая обер-фрейлина, которая ездит с нами на разрешенные балы, потом ябедничает Ее Величеству о нашем «распутстве»… Право, лучше бы папенька оставил меня с сестрами в имени, в провинции.
– И тогда я был бы сегодня лишен удовольствия беседовать с вами, мадемуазель Мари! – Ландсберг откровенно и с восторгом любовался молодой женщиной, слушал ее голос и страстно желал еще раз услыхать ее необычайный смех.
– Мадам, мсье! Тр-р-ретья мазур-р-рка! – раскатился по залу звучный тенор.
Звучала музыка, мелькали вокруг лица, свечи, цветы, сверкали драгоценности украшений… А Ландсберг видел перед собой только одно лицо. Это лицо то приближалось, то терялось в калейдоскопе бала, то выныривало совсем рядом. Лицо взрослой женщины внезапно начинало расплываться и становилось совсем детским, наивно-восторженным – до следующего трепещущего взмаха ресниц. И новый круг, и новое мелькание лиц и огней вокруг…
Затихла музыка, на мгновение замерло дыхание, движение вокруг, замерли ресницы и сияние огней. Словно вернувшись из полета, словно очнувшись от сна, Мария и Карл стояли посреди зала и глядели друг на друга, словно открывая заново, пока вокруг не начали шушукать, покашливать, нарочито громко разговаривать.
Церемонно поклонившись, Карл подхватил Марию за кончики прохладных пальцев и повел на прежнее место.
– Вы наверное будете у Великой княгини в будущей четверг? – Мария задала этот вопрос очень просто, без жеманства или небрежной уверенности светской львицы в своих чарах.
Вопрос застал Ландсберга врасплох. Сказать правду он не мог, обманывать не желал.
– Я не знаю, мадемуазель Мария… Я офицер, и у меня есть военачальник, помимо всего прочего, – нашелся Карл. – Разумеется, я приложу все усилия, но всякое может быть…
Но Марии нужна была ясность! Она не собиралась интриговать, завлекать, не желала пользоваться ничем из богатейшего арсенала женщины. Все было очень просто: ей нравился этот высокий темно-русый офицер с глазами цвета стали. И она желала знать… Вернее, не знать, она знала, она чувствовала это! Она хотела услышать от него – нравится ли ему она?
– Но вам хотелось бы, барон?
– О, да, Ма… мадемуазель Мария!
– Тогда я заявляю вам, господин верный долгу и присяге офицер, что я начинаю сомневаться в том, что вы хорошо знакомы с моим папенькой! – теперь в голосе Марии звучало кокетство и легкая насмешка. Не над ним, Карлом – над мужской недогадливостью и неразворотливостью ума. – Если бы вы, барон, знали моего отца лучше, то могли бы не сомневаться в том, что он делает что-либо только наполовину!
– Объяснитесь, мадемуазель Мария! – Ландсберг, зная о впечатлении, которое мог произвести его тяжелый взгляд, опустил глаза.
– Представьте себе, барон, что, презентовав вам свое приглашение на бал, отец вспомнил, что офицер не всегда может располагать собой. И сообщил мне, что намерен тотчас написать вашему командиру, полковнику князю Кильдишеву о своей просьбе предоставить вам свободный от службы вечер! – Мария искренне, как ребенок, радовалась устранению единственного, как она полагала, препятствия.
Заметив изумление Ландсберга и не зная его истинной причины, Мария Тотлебен снова рассыпала вокруг свой неповторимый грудной смех.
– А сейчас ступайте, барон! – все еще смеясь, Мария протянула Карлу руку. – Ступайте, пока тот, кому принадлежит мой следующий танец, не вообразил, что вы покушаетесь и на него. Ступайте и думайте о следующем четверге, господин Ландсберг! Я непременно буду там…
– Ну что, брат? Сражен наповал? – посмеиваясь, Марк Ивелич протянул Ландсбергу один из двух бокалов шампанского, ловко схваченных им с подноса пробегающего мимо лакея. – Вижу, вижу, можешь ничего не объяснять.
Ландсберг залпом проглотил игристое вино, все еще ошеломленно, будто не узнавая, взглянул на друга.
– Деньги, другарь Ивелич! – только и мог простонать Ландсберг. – Где взять денег до будущего четверга?
Выслушав сбивчивый рассказ Карла, Ивелич нахмурился:
– Карл, мой кошелек к твоим услугам, ты знаешь. Но там всего-навсего, как я упоминал, двести рублей. Я же говорил, что позавчера все продул в карты! Погоди-ка, брат! Черт возьми, а почему бы и тебе не сыграть? Идти к ростовщикам никогда не поздно, и почему бы не поставить свою судьбу на кон Фортуны?
– Марк, ты же знаешь мои принципы…
– Оставь свои дурацкие принципы хоть на один вечер! – горячо зашептал Ивелич. – Ты играл столь давно, что Фортуна наверняка жаждет осчастливить тебя выигрышем! Едем тотчас же после бала! На петергофской дороге играют, считай, в каждом доме! Наши, мне кажется, поехали нынче к Духовицкому – вот будет
