Конец осиного гнезда - Георгий Михайлович Брянцев
— Во-первых, я решил, что его, видимо, используют в какой-то комбинации. И во-вторых, он был не один. Распрощавшись с тем советским офицером, он направился дальше в сопровождении полицейского… Похоже, что пробравшийся сюда офицер-чекист крепко связан с этим парашютистом. До вашего указания я решил не действовать.
Гюберт помолчал и сказал:
— Вы поступили правильно. Я выясню, в чем там дело. Они видели вас?
— Думаю, что нет.
— Это уже лучше…
Я положил пистолет на стол и попросил указаний для дальнейших действий. Гюберт отмолчался.
Я шел к себе, твердо уверенный, что судьба предателя Наклейкина, мастерски сыгравшего роль Проскурова, а заодно и судьба гестаповского переводчика решена окончательно и без вмешательства подпольщиков. Два предателя получат должное от руки своих же хозяев… И в то же время я дивился беспечности Гюберта: как мог он, зная, что я посещаю город, оставлять в нем предателя Наклейкина?. Неужели даже такой стреляный воробей сделал промах?
В своей комнате я застал Похитуна у включенного радиоприемника. Он слушал передачу Советского Информбюро. Похитун был так сосредоточен, что даже не заметил, как я вошел. Я встал за его спиной и прислушался. Диктор сообщал об окружении трехсоттысячной немецкой армии фельдмаршала фон Паулюса под Сталинградом, подробно перечислял трофеи, захваченные советскими войсками, называл номера разгромленных вражеских дивизий, фамилии пленных генералов.
Как долго мы ждали этой победы! Мысленно я трижды прокричал: «Ура!»
Я тронул Похитуна за плечо. Он вздрогнул и, выключив приемник, разразился площадной бранью.
— В чем дело? — удивился я.
Он встал со стула и, расставив тощие, кривые ноги, посмотрел на меня дикими глазами. От него несло водкой и чесноком. Он был пьян, но это не помешало ему, видимо, понять смысл событий, происшедших под Сталинградом.
— Что? Вы не слышали? — спросил он и икнул.
— Я только что вошел, — спокойно осветил я и потянулся к приемнику, чтобы включить его.
Похитун отстранил мою руку и снова выругался.
— Что делают, что только делают, а?! — воскликнул он с возмущением. — Вы подумайте, подумайте только! Ведь это позор на всю Европу, на весь мир. А что скажут немцы в Германии, что скажут союзники? Десятки тысяч пленных, целые дивизии полетели в тартарары…Неслыханное побоище! Я вас спрашиваю: что будет дальше? Почему вы молчите? — Он уставился на меня каким-то ошалевшим взглядом, ожидая ответа, затем схватился за голову и сел на кровать.
«Припекло по-настоящему!» — подумал я и сказал:
— Не пойму, что вас вывело из себя. Что стряслось? Вы можете рассказать толком?
Я учитывал, что нас могут подслушать. Ну и отлично! Пусть Гюберт знает, как настроены его подчиненные.
— Толком! — усмехнулся Похитун, достал из кармана какую-то тряпку, мало похожую на носовой платок, и громко высморкался. — Вы просите толком? Извольте: если верить вашим, то из наших под Сталинградом сделали блин. Просто блин! Вы это понимаете?
— Довольно смутно, — заметил я. — Каким вашим и из каких наших?
— Блин… блин… блин… Ха! Город сровняли с землей, а он ожил. Как Феникс из пепла! Чудо двадцатого века! Чудо из чудес! Теперь уже не мы окружаем русских, а они окружают нас. Судьба играет человеком… Поднявший меч от меча и погибнет. Позор! Катастрофа! Полнейшая катастрофа! Что же будет дальше, я вас спрашиваю? Что? Если не мог устоять Паулюс, то кто же устоит? На кого можно положиться?
— Не понимаю, чего вы так разволновались? — сердито сказал я. — Война есть война! Подумаешь, стукнули нас разок…
— Вы думаете? — опросил Похитун.
— Конечно.
— Я тоже хотел бы так думать, но…
— Что — но? Не впадайте в панику!
Похитун икнул несколько раз сряду и проговорил:
— Не получается… Не получается, и баста…
— Напрасно.
— Что — напрасно? — воскликнул Похитун. — Совсем не напрасно… Какой позор! Паулюса следует повесить. Да, повесить!. Ха! Я вчера слушал радио. Ваша певичка пела насчет того, что «и не пить им из Волги воды». Я слушал и смеялся: «А мы пьем, а мы пьем… Ты себе пой, а мы пьем». А теперь?.
Похитун, пошатываясь, направился к выходу и сильно хлопнул дверью. Я тотчас же выключил свет и подсел к приемнику.
24. Габиш ставит задачу
Мне думалось, что история с Константином не должна пройти даром для гауптмана Гюберта. Так оно и вышло. Из болтовни Похитуна, который, как шифровальщик, был в курсе всех событий, я узнал, что назначено расследование.
На другой день после моей встречи с Криворученко, на Опытной станции появился немецкий майор, оказавшийся, как удалось мне узнать позже, следователем. Он снял допросы с Гюберта, Рауха, Шнабеля, Похитуна. Последним он вызвал меня. Переводчиком был Раух. Из вопросов следователя я без труда догадался, что ему известен разговор, состоявшийся у меня с Гюбертом относительно Константина.
После отъезда следователя Похитун сказал мне, что «Гюберту нагорит, если не вмешается полковник Габиш». По мнению Похитуна, Габиш очень ценит Гюберта, во всем поддерживает его и не дает в обиду.
Похитун оказался прав. Габиш, очевидно, решил вмешаться и неожиданно появился на Опытной станции. Это случилось через два дня после отъезда следователя.
Не знаю, о чем он разговаривал с Гюбертом, кого еще вызывал к себе, но Похитун «доложил» мне, что там (имея в виду кабинет Гюберта) «идет беседа на высоких тонах».
В тот же вечер, когда я уже собрался улечься в постель, меня пригласили к Гюберту. За его столом сидел жирный, с неподвижным, как у индийского божка, лицом Габиш, а Гюберт стоял у окна. Он, как всегда, казался холодным и бесстрастным, стоял, сложив руки на груди, молчал и даже не ответил на мое приветствие.
Я думал, что Габиш
