Мишель Зевако - Коррида
Однако бой еще не был окончен.
Тореро добыл трофей. Он стал победителем и теперь мог уйти. Но всем было известно: никогда не убивая быка, он тем не менее положил себе за правило прогонять его с арены, действуя в одиночку и без оружия.
Точка была еще далеко не поставлена; с помощью многочисленных и разнообразных уловок вроде тех, что он с таким успехом только что продемонстрировал, ему нужно было заманить животное к выходу. Для этого он должен был сам стать перед воротцами и в последний раз подставить себя под возможный удар.
Когда спокойный и изящный Тореро ожидал столкновения с быком, размахивая развевающимся плащом, он находился посередине арены. У него оставалась надежда на спасение – в случае необходимости он мог отойти назад. Сейчас же всякое отступление делалось совершенно невозможным. Он мог лишь податься вправо или влево.
Стоило его помощнику, в чьи обязанности входило открывать ворота, через которые должен был стремительно пробежать бык, замешкаться хоть на сотую долю секунды – и дону Сезару пришел бы конец. Это был самый опасный момент боя.
И не следует забывать: прежде чем этот самый опасный момент наставал, Тореро проделывал огромное количество рискованнейших выпадов, и все это время его жизнь висела на волоске Игра могла оказаться короткой, а могла тянуться невыносимо долго. Это зависело от быка.
Толпа знала все это. Она перевела дух и собралась с силами, дабы быть в состоянии перенести те потрясения, которые были связаны с концом боя.
Когда бык будет изгнан с арены, Тореро получит право положить добытый им трофей к ногам своей избранницы – но только тогда, не раньше. Так он решил сам, раз и навсегда.
Сегодня, однако, ему было бы отказано в этом невинном удовольствии, честно, согласимся, им заслуженном, ибо именно этот момент избрали для его ареста.
И потому пока дон Сезар с беззаботной отвагой рисковал жизнью единственно ради чувства собственного удовлетворения – желая достичь цели, им самим для себя поставленной, и изгнать быка с арены, – коварный Эспиноза отдавал последние распоряжения в предвидении того, что вскоре должно было произойти.
Круговой коридор был заполнен до отказа, но на сей раз не толпой дворян, а многочисленными группами солдат, вооруженных надежными аркебузами – они были предназначены для устрашения бунтовщиков, если вдруг в народе произойдет возмущение.
Все эти войска находились напротив скамей для знатных зрителей – иными словами, солдаты занимали позиции с той стороны, где толпилось простонародье. И это понятно: на скамьях сидели приглашенные дворяне, тщательно отобранные, – по мнению великого инквизитора, на них можно было положиться, так что никакой необходимости охранять площадь с этой стороны не существовало. Охрану несли те, кто в данный момент здесь находился и кто, в случае надобности, мог мгновенно превратиться в воинов.
Следуя этой же логике, все силы были сосредоточены там, где мог вспыхнуть мятеж; в той части площади уже теснилось множество солдат и офицеров – молча, сохраняя образцовый порядок, они ждали условного сигнала, чтобы выбежать на арену и сделать ее полем боя.
Если бы начался мятеж, простонародье неминуемо бы столкнулось с сотнями вооруженных людей в касках и кирасах, не считая тех, что занимали прилегающие улицы и дома, окаймляющие площадь, – эти последние отряды предназначались для того, чтобы замкнуть кольцо с тыла.
Короче говоря, толпа обязательно бы оказалась между двух огней.
Людям, в чьи обязанности входил арест Тореро, оставалось, следовательно, лишь отвести его поближе к скамьям, где все присутствующие были их союзниками. Ничто не должно было отвлечь их от этой совершенно четко сформулированной задачи – обязанность противостоять черни, если понадобится, была возложена на войска.
Все эти передвижения военных осуществлялись, как мы уже сказали, в то время, пока Тореро, сам того не подозревая, отвлекал внимание зрителей – оно полностью сосредоточилось на дерзких выпадах, выполняемых им с намерением заманить быка к выходу с арены.
Среди тех, кто ни о чем не знал, лишь очень немногие обратили внимание на передвижения войск; все остальные завороженно следили за зрелищем и вовсе не собирались отрываться от него хоть на секунду. Те же, кто все-таки что-то заметил, не придали этому никакого значения.
Зато люди, которым была известна суть дела, напротив, все прекрасно поняли. Но, поскольку они получили строгие указания и знали, что им надо будет делать, они поступили точно так же, как и те, что не увидели ничего, – они даже не пошевелились.
Пардальян, как мы помним, находился возле скамей, то есть на стороне площади, противоположной той, которую понемногу занимали войска. Он отлично видел все приготовления вооруженных людей, и на его губах возникла насмешливая улыбка.
В тот момент, когда бой Тореро только начинался, шевалье заметил вокруг себя небольшую группку рабочих арены, которые обязаны были приводить ее в порядок в промежутках между боями. Как только появился бык, они торопливо вышли за загородку и остановились неподалеку от Пардальяна, желая, очевидно, насладиться предстоящей схваткой.
Поначалу шевалье не обращал особого внимания на этих скромных чернорабочих. Но по мере того, как бой близился к концу, с этими тружениками происходила метаморфоза, поразившая нашего героя.
Их было примерно человек пятнадцать. До сих пор они, как и подобало, скромно держались в стороне; в руках они имели все необходимое для своей работы и, казалось, готовы были к ней вернуться. И вот теперь их плечи расправлялись, лица приобретали энергичное, решительное выражение, и вскоре их осанка и горделивый вид уже свидетельствовали о том, что маскарад окончен и маски за ненадобностью сброшены.
Появляющиеся непонятно откуда дворяне понемногу заполнили эту часть коридора; они толпились у того входа, где находился шевалье; знатные сеньоры и чернорабочие стояли вперемежку, плечом к плечу и, казалось, прекрасно понимали друг друга.
Вскоре обнаружилось, что вход охраняют с полсотни человек, повиновавшихся чьему-то тайному приказу.
Внезапно Пардальян услышал приглушенный звук, будто работало несколько пил сразу, и с удивлением увидел, что некоторые из «рабочих» подпиливают столбы ограды.
Он понял: эти люди, считая, что проход слишком узок, проделывают отверстие в ограде, а их сообщники стараются скрыть от всех сие странное занятие.
Он вгляделся повнимательнее в тех, кто его окружал, и благодаря своей отменной зрительной памяти узнал несколько лиц, виденных им за два дня до корриды на собрании, где Фауста была председательницей. И ему все тотчас же стало ясно.
