Георгий Тушкан - Джура. Приключенческий роман (с иллюстрациями)
Наконец Зейнеб открыла глаза. Тагай спокойно вытирал руки длинным шелковым поясом. Конец пояса он бросил Зейнеб, чтобы она вытерлась тоже.
Зейнеб, окончательно придя в себя, вскочила, отбежала в сторону и спряталась за скалу. Тагай не спеша направился к ней, заматывая на ходу пояс.
— Не подходи! — закричала она и швырнула в него камнем. Курбаши не успел увернуться, и камень больно ударил его в плечо. Он схватился за рукоятку ножа:
— Зачем дерешься? Поговорить надо!
Но Зейнеб, дрожащая от холода и волнения, уже держала другой камень и в смятении твердила:
— Не подходи — убью! Не подходи — убью!
Тагай отошел и сел в стороне на камень.
— Кто ты такая, чтобы нарушать древние обычаи? Аксакал отдал тебя мне за долги, ты моя рабыня. Захочу — зарежу, захочу — сделаю судомойкой. Но я добр, и ты станешь моей женой. Ты не будешь бежать рядом с моим конем, держась за стремя, ты поедешь на коне, сидя позади меня.
— Не подходи! Джура убьет твоих басмачей и тебя! Уйди! — закричала Зейнеб, заметив, что Тагай встал.
Она снова швырнула в курбаши камнем. Камень на это раз не долетел. Тагай сжал губы так, что они побелели, а потом, подумав, удивленно спросил:
— Кто тебе сказал, что я враг Джуры? Этот молодой, но великий охотник — друг мне. Я его встретил на охоте, и он мне сказал: «Возьми Зейнеб в залог. Я принесу золото и уплачу долг. Эта девчонка мне надоела!»
— Ты врешь! — взвизгнула Зейнеб, топнув ногой. Тагай медленно открыл сумку, вынул лепешку и, разломив её на куски, сказал:
— Да не есть мне больше хлеба моего, да убьет меня ром, если я вру!
Зейнеб некоторое время с ужасом смотрела на него, не зная, как быть. Ее учили всю жизнь верить этой клятве. Она выронила камень и заплакала. Тагай быстро подбежал, схватил её и понес на гору, где ждал басмач с лошадьми.
Зейнеб, сопротивляясь, опять укусила его за руку. Тагай с проклятьем выпустил девушку и сильно хлестнул по спине нагайкой. Удар был такой сильный и неожиданный, что Зейнеб пошатнулась и упала на колени.
— Иди вперед! — злобно закричал Тагай, указав нагайкой на гору.
Басмач, стороживший пасущихся лошадей, услышав шаги, испуганно вскочил. Суеверный, он боялся всего. Увидев курбаши Тагая, басмач побежал собирать разбредшихся лошадей. Тагай ждал своих басмачей и час, и три, и пять. Навьюченных лошадей развьючили и снова пустили пастись. Наступила ночь. Басмачи не пришли. Взошло солнце. Тагай взобрался на вершину и долго всматривался в сторону Сауксая, иногда поднимался на пригорок, чтобы лучше видеть окрестности. Басмачи не появлялись. Тагая очень беспокоило их отсутствие. Но он успокаивал себя мыслью о том, что они не безоружны. Может быть, они встретили ещё кого-нибудь. Это было весьма некстати. Именно здесь Тагай намечал основать свою тайную базу.
Лошади ушедших басмачей фыркали, пощипывая траву, и этим напоминали о своих отсутствующих хозяевах. Под утро Тагаю пришла в голову мысль, от которой он пришел в ужас.
— Зейнеб, проснись! — крикнул он злобно. — Да очнись же! Много было у Джуры золота?
— Много! — буркнула она.
— Столько? — спросил Тагай, показывая на пригоршню. — Десять раз столько, двадцать раз столько, тридцать раз столько! — сердито ответила Зейнеб. — Там были вот такие золотые доски, — и Зейнеб широко расставила руки.
— А ты не врешь? — недоверчиво спросил Тагай. — А это? Ты ведь видел! — И Зейнеб, засучив рукава, снова показала свои браслеты. — Отпусти меня, и Джура одарит тебя золотом с ног до головы.
Тагай, сосавший насвой, сердито плюнул и яростно хлестнул нагайкой спавшего басмача.
— Едем! — сердито крикнул он и пошел подтягивать лошадям подпруги.
Тагай сообразил, что басмачам, по-видимому, удалось захватить весь золотой запас Джуры. А лучший способ поссорить между собой единомышленников — это дать им золото, чтобы они делили его между собой. Все они служили Тагаю за деньги и ежеминутно рисковали оставить здесь свою голову. Теперь же, возможно, раздобыв золото и став независимыми, они смогут удрать в Кашгарию и, конечно, бросят здесь своего курбаши.
В былые годы ему удавалось с помощью баев и тайных исмаилитов вербовать в басмачи наивных, как дети, горцев, готовых по приказу своих пиров идти в огонь и в воду. Но что теперь делается в этих горах? Бывшие исмаилиты восстают против своих пиров, выгоняют аксакалов, пастухи покушаются на скот хозяев. Преданных людей осталось мало! Вот и эти продажные шкуры, видимо, бросили его. И это после того, как он потерял в стычке с пограничниками больше половины отряда!
Теперь ему придется быстро возвращаться назад, в Кашгарию. Лишь бы аксакал Искандер согласился быть его агентом… Но труслив старик. А кишлак Мин-Архар — выгодное место для базы… Что ж, он породнится с аксакалом, и тогда для старика не будет выбора. Много мыслей одолевало Тагая, пока он, посадив Зейнеб на коня, ехал в кишлак Мин-Архар.
Зейнеб была так потрясена случившимся, что еле держалась в седле. Гордость не позволяла ей признаться в своей слабости, и она не жаловалась. Только пальцы, впившиеся в гриву лошади, выдавали волнение Зейнеб.
— Я большой человек, Зейнеб, — говорил Тагай. — У меня очень много джигитов. Мне даже не надо самому класть себе пищу в рот, потому что это за меня делают другие и считают это величайшей честью. Много девушек мечтают о счастье быть моей женой, но я даже не смотрю на них. Мои друзья — могущественные люди, и они помогут мне отвоевать у большевиков и все эти горы, и все эти реки. Тогда я буду правителем огромной страны. Кто друг мне, тот может на этом свете дышать спокойно. А враг пусть заранее роет себе могилу. Я никого не боюсь. Все боятся меня. Я езжу на лучших лошадях, ем самую лучшую пищу… Помни, Джура отказался от тебя, он женится на Биби. А тебе что остается? Выйти замуж за Кучака? Он хуже грязного пастуха.
Лицо Зейнеб выражало решимость. Щеки её пылали. — Джура любит меня! Я знаю! — запротестовала она. — А долг? Кишлак очень много задолжал мне: за рис, за муку и табак.
— Мы отдадим тебе всё. Большевики привезли нам. — Кто имеет дело с большевиками, тот мой враг. Запомни это. Я мог бы весь кишлак вырезать и сжечь. О! Джура уже жалеет о том, что не пустил меня зимой к огню… если он ещё в состоянии что-либо чувствовать… А аксакал — мой должник до конца жизни… Я озолочу тебя, Зейнеб, и ты забудешь своего слюнявого мальчишку! Зейнеб нехотя слушала речи Тагая, бросавшие её то в жар, то в холод. Она не знала, чему верить. В одном она была уверена: Джура не мог её предать.
На второй день к вечеру они приехали на летнее пастбище кишлака. Столбы синего дыма поднимались к небу. Слышался лай собак. Зейнеб с радостью увидела маленького брата Джуры, который подбежал к ней. Тагай тотчас же отогнал его прочь.
