Валерий Большаков - Магистр
– И не говори, – улыбнулся Олег. – Так и шишку набить могут. Баллистиарии, что в крепости засели, парнишки меткие… Вот что, други, я тут подумал-подумал и решил: а на хрена нам Гаэту штурмовать?
– Это как? – не понял Турберн.
– А так! Ежели мы крепость займём, то вся Гаэта под нами окажется – куда хошь, туда и целься. И стреляй. И необязательно ядрами, можно и сосудик запулить с «огнем греческим». Нет, пулять мы не станем, но припугнём: дескать, не заплатите выкуп – сожжём вашу Гаэту ко всем чертям собачьим!
– Дельно! – оценил Железнобокий.
– Ага, – буркнул сидевший неподалёку Карл Вилобородый, – осталось только крепость взять…
– Возьмём! – сказал Олег уверенно. – У нас, чтобы её ворота отпереть, один ключик имеется.
– Какой такой ключик?
– Требукет!
Чтобы собрать требукет, потребовались усилия чуть ли не всей дружины – пока одни в дозоре стояли, другие таскали в гору огромные брусья, колёса-катки и мешки с песком. Потом грузчики-таскальщики менялись с охранниками. Труд был тяжкий, но его подогревал интерес – уж больно великим выходило метательное орудие!
– А жилы где, дорогой? – удивлялся Турберн, заядлый любитель военной техники. – Али эти, кишки воловьи? Чего ты скручивать собираешься?
– Требукету жилы с кишками ни к чему, – терпеливо объяснял Олег. – Он по-иному устроен. В нём рычаг-шатун, который ядро мечет, срабатывает не от скруток всяких – его противовес тянет. – Для ясности магистр начертил схему на песке. – Видишь, у шатуна длинное плечо есть и короткое. Длинное мы книзу прижмём и застопорим – на нём будет праща особая, куда мы ядро поместим. А вот на короткое здоровенный такой короб подвесим и загрузим его мешками с песком. Понял? Выбиваем мы стопор, противовес рычаг вниз тянет, и – фьють! – полетело ядро!
– Ух ты… – сказал Железнобокий – хитрая механика привела его в восхищение.
Мимо как раз проносили рычаг-шатун – огромную балку длиною в двадцать четыре локтя, оструганную под восьмигранник. Десять самых здоровенных дренгов волокли её, пыхтя от натуги.
– Пошли наверх, Железнобокий, – позвал Олег. – Покажем Гаэте кузькину мать!
Вблизи крепость выглядела очень внушительно. С севера её стену прикрывала протейхизма – внешняя ограда. Между этими двумя стенами тянулся перибол – дорога к воротам, выводящим прямо во внутренний двор. Ворота в протейхизме выглядели внушительно.
Огромный требукет на шести тяжелых колесах-катках тянула сотня дюжих варягов, а следом ехали телеги, реквизированные у местных, подвозившие мешки с песком – огружать противовес. Пустых мешков не хватало, пришлось под это дело приспособить кожаные чехлы, которыми накрывали щиты, вывешиваемые на борта. Само же метательное орудие выглядело столь солидно, что почти затмевало гелеполу.
На тяжеленной раме из бруса крепились укосинами два стояка, а между ними на оси качался шатун, напоминая колодезного «журавля», сработанного великаном. С того конца, где к «журавлю» цепляют обычно жердь с ведром, на рычаге требукета висела праща, сплетённая из толстого каната, а на коротком плече покачивался, скрипя, кузов-балансир. В него-то и нагружали мешки с песком, пятьсот пудов без малого – именно столько надо было уместить, чтобы длинное плечо коромысла выбросило ядро весом в шесть пудов.
Впрочем, аналогия с «журавлём» подходила ранее, во время сборки, а теперь требукет больше смахивал на водяную мельницу – у него с обеих сторон появилось по гигантскому «беличьему колесу» – чтобы не разгружать всякий раз кузов-противовес, а подтягивать шатун канатами, наматывая их на барабаны. Вот как раз барабаны те и вращались с помощью колёс, как заповедал в своих трудах римский стратег Вегеций, – так было куда ловчее, чем руками накручивать, толкая да тягая рычаги. А «белками» в тех колёсах подрабатывали самые здоровые из варягов.
Громоздкая «самоходка» приблизилась к стенам крепости на расстояние выстрела – от машины до протейхизмы оставалось шагов триста. Сощурившись, Олег осмотрелся. Слева от него лежала Гаэта, на её западной стене угадывалось шевеление – беспокоились воины герцога. У Сухова даже мысль мелькнула – пойти на штурм, не заморачиваясь. Но нельзя. Вернее, пойти-то можно, если в голове пусто, ибо в таком случае варяги оказались бы меж двух огней, меж двух гарнизонов – города и крепости. Нет уж, лучше поморочиться…
– Заряжа-ай!..
Притянутый книзу рычаг требукета зафиксировали стопорным болтом, а пращу аккуратно разложили вдоль желоба на станине и закатили в нее увесистый валун. Варяги, ясы и булгары построились в цепочки и стали разгружать подводы, передавая мешки с песком. Самые могутные стояли в кузове-качалке и укладывали груз.
На башнях крепости толпились воины – требукет и им самим в новинку был. Никто не стрелял, но не потому, что миролюбием отличался. Просто далеко был противник, не достать.
Олег перевел взгляд на стены и башни Гаэты – за зубцами перебегали люди в блестящих шлемах, дымно горели костры под чанами с кипятком, кто-то важный, с плюмажем из страусиных перьев, раздавал приказания… А в прогале меж скалистых холмов синело море – спокойное и безмятежное. Что тому Понту до людских дрязг, нелепых, мелких и жалких?
Копошатся всё, копошатся… Чего для?.. Хм. Как это он раньше внимания не обратил – в порту Гаэты не стояло ни одного корабля. Ни единого! То ли все в разгоне, то ли здешние судовладельцы учли опыт Амальфи и Неаполя, не стали рисковать флотом. Умно!
Олег поднял руку и резко опустил ее. Послышалось едва слышное тюканье молота по задвижке, и рычаг плавно повело вверх, все ускоряя и ускоряя мах гигантского метронома. Оттянутая праща раскрылась в верхней точке, и ядро, описывая пологую дугу, устремилось к цели. «Журавль» продолжал качаться, заставляя елозить всю громоздкую конструкцию, прокатываться туда-сюда на колесах, а ядро, вихляясь и кружась, дорисовало траекторию и подняло в воздух тучу пыли, не долетев до ворот шагов десять.
– Крутовато взяли, – озаботился Турберн. – Перезаряжаем!
Перезарядка длилась долго, но вот второе ядро вкачено в пращу.
– Пуска-ай!
Ядро отправилось в полёт по более отлогой, настильной траектории и попало в цель – разнесло ворота на кусочки. Обломки дубовых плах и железных скреп еще скакали под арочными сводами, когда обвалилась наружная кладка протейхизмы – каменные блоки, уложенные «на сухую», лишь скрепленные медными пиронами, рухнули, оголяя бутовую засыпку.
– Здорово долбануло! – впечатлённо сказал Инегельд.
– Да уж… – протянул Олег. – Глянь-ка! Ни одного на стенах, все попрятались!
– Перепужались, чай! – захохотал Турберн.
