Малой кровью - Виктор Павлович Точинов
Несколько секунд Яков размышлял: не похоронить ли мертвеца? Хотя бы символически, под тонким слоем дерна, чтобы не клевали сороки или кто здесь водится... Но тут ночной ветерок донес слова на чужом языке — резкие, отрывистые, похожие на команды.
— Извини, не судьба, — сказал он морпеху, сам понимая, как глупо звучит реплика, обращенная к покойнику.
И двинул дальше, уже не ползком, поднявшись на ноги.
Вскоре путь пересек неглубокий лесной овражек. Яков давно потерял ориентировку, не представлял, где дорога, где узкоколейка — а и представлял бы, так не имел понятия, куда теперь держать курс. Пошел наугад, вдоль оврага, — хотел спуститься на его дно и шагать там, но склоны густо заросли колючими плетями ежевики, настоящее проволочное заграждение, такое разве что танком таранить.
Сумерки никак не желали кончаться, тянулись и тянулись, у них на Волге темнело гораздо быстрее. Яков понимал, что дело в высокой широте, и все же поторапливал наступление полноценной тьмы — немцы наконец угомонятся, можно будет прикорнуть где-нибудь под кустом, может, даже удастся уснуть, если ночной холод позволит — костер разводить слишком опасно.
Местность ощутимо понижалась, вскоре Яков вышел к болоту. И неожиданно натолкнулся на своих — было их пятеро, все морпехи. Где остальные, они не знали, уходили от немцев, пока не уперлись в болото, и решили на ночь глядя его не форсировать и обход не искать, дождаться здесь утра.
Яков в ответ сообщил, что происходило с ним, про встречу с мертвецом тоже упомянул. Морпехи недолго погадали, кто из их товарищей это мог быть, но к единому мнению не пришли — приметы Яков описал весьма смутно, да и не приглядывался толком.
Невдалеке послышались звуки перестрелки: винтовочные выстрелы, автоматные очереди, два раза бухнули взрывы гранат. Через две-три минуты все стихло.
— Совсем рядом ведь, — растерянно произнес один из морпехов. — Этак и до нас доберутся. Что им неймется? Что вцепились в нас, как клещ в собаку? Таких, как мы, сейчас по лесам много ховается, чем мы-то им так приглянулись?
Якову уже приходили такие мысли. Как-то странно, как-то неправильно вели себя немцы. Прорвав фронт, им бы рвануть вперед, используя оперативный простор, а окруженцами в лесах займутся позже другие части.
— Эти не отстанут, — убежденно сказал другой морпех. — Поутру снова за нас возьмутся. Вы номер видели на броневике, что дорогу запер?
Яков большие белые цифры на борту бронетраспортера видел, но сейчас назвать бы не смог, не запомнил. Зачем?
— Семнадцатый там номер был! Я ж там, на поле, по этой жестянке с семнадцатым номером самолично стрелял! Крестники это наши, и крепко мы им соли на хвост насыпали, может, командира ихнего грохнули, может, еще что... Не отвяжутся, и в плен брать не станут, и с другими не попутают, в морской форме только мы здесь. Вот что, парни, давайте-ка по жердине вырежем, да через болото сейчас двинем. Целее будем, точно вам говорю.
— В темноте через болото? Потонем нахер...
— Потонешь — значит, плохой ты краснофлотец и в морской пехоте КБФ служить не пригоден.
...Болото было нешироким, метров триста от силы в том месте, но путь через него показался бесконечным. Брели, где перешагивая, где перепрыгивая с кочки на кочку, и остатки сил такой способ передвижения забирал полностью. Причем остановиться и хоть чуток передохнуть не удавалось — кочка тут же начинала уходить вниз под тяжестью человека, и чувствовалось, как при этом рвутся, лопаются корни болотной растительности, переплетенные в непрочный ковер. Прыжок за прыжком, прыжок за прыжком, а ноги уже не болят, отболели своё и попросту не ощущаются... Разводья между кочками казались неглубокими, но жерди уходили в илистую жижу без сопротивления на всю длину. Время от времени кто-то промахивался в темноте мимо кочки или соскальзывал с нее, тут же проваливался по пояс и продолжал погружаться — таких вытягивали втроем, вчетвером, протянув жерди и чувствуя при этом, как собственная опора погружается в бездонную жижу.
До твердого места добрались все шестеро, все оказались пригодны служить в морской пехоте КБФ, даже Яков, наверное.
Повалились на мох, кто где вышел, — развести костер, просушить измоченную одежду сил не оставалось. Яков хотел было накрыться шинелью, но обнаружил вдруг, что скатки у него нет. Где, в какой момент боя ее снял и оставил, так и не вспомнил. Сухой паек при переправе не подмок, вещмешки шьются из водонепроницаемой ткани, — однако желание поесть бесследно испарилось, хотя последний раз подкреплялись около полудня. Якову хотелось одного — лежать и не шевелиться. Чем он и занялся, считая, что уснуть все равно не удастся, так хоть полежит, отдохнет... Эта мысль оказалась последней, сознание отключилось мгновенно, без дремотного перехода от бодрствования ко сну. Словно свет выключили в комнате — щелк! — и темнота.
* * *— Ну, красота! Запорожцы на привале! Я с ног сбился, по всему лесу их искавши, а они, здрасьте-пожалуйста, в болото забились!
Первая мысль Якова, проснувшегося от громкого голоса, была такая: до чего же холодно! Вторая: до чего же есть хочется! Третья: Игнат жив!
Он поднялся на ноги (все до единой мышцы откликнулись тягучей болью), хотел обнять приятеля, но тот выставил ладонь защитным жестом:
— Изыди! Ты, Яш, в нарядах сгнил бы на срочной за такой внешний вид!
При форсировании болота Яков лишь раз провалился в топь, и то не очень глубоко, даже по пояс не ушел. Однако вымазан был болотной жижей с головы до ног. Сейчас она подсохла, превратилась в корку, но кое-где мокрые пятна еще оставались. В сапогах мерзко хлюпало. Лицо и кисти рук зудели и чесались от бесчисленных комариных укусов. Вот ведь как бывает — в гражданской жизни, бывало, не уснешь, когда в спальне единственный комар над ухом пищит, свет приходится включать и ловить. А здесь, в комарином царстве, спал и хоть
