Малой кровью - Виктор Павлович Точинов

Самое интересное, что это не было ее служебное оружие сержанта госбезопасности. «Тебе ни к чему, — сказал Эйдеман, — и вообще, хорошим разведчикам пистолет не нужен, их главное оружие мозг». Пистолет системы Коровина выдали в Амторге. Дескать, так полагается, бери и распишись вот здесь. В придачу она получила направление в тир — сходила туда три раза, и наконец сдала зачет по стрельбе, пусть и на «троечку».

Пистолет Ксюше нравился. Небольшой, изящный, удобно сидит в девичьей руке. Она вообще любила оружие, но платонически. В самом раннем детстве, еще двухлетней крохой, была поймана за игрой с отцовским маузером, и с тех пор его оружие открыто в доме не лежало, только под запором. Чуть подросшую Ксюшу это не смутило, она разведала, где мама прячет свой браунинг (такое уж было время, когда личное оружие полагалось совработникам самых разных профессий). Ладно хоть мама хранила пистолет незаряженным, не то игры дочурки с оружием могли завершиться печально.

Патроны маленькую Ксюшеньку не интересовали, стрелять она не хотела, даже слышать звуки стрельбы не любила, и вообще не задумывалась о главном назначении оружия. Оно просто нравилось, и всё. Своей неброской красотой, своей функциональной завершенностью, своей эстетикой (хотя Ксюша тогда, разумеется, не знала этого слова).

Вот и сейчас она не смогла удержаться — взяла пистолет, повела стволом по комнате, прицелилась в абажур настольной лампы. Нажала на спуск, боек сухо щелкнул. Нехорошо, держала пистолет с взведенной боевой пружиной...

Обернулась обратно к шифоньеру, перепрятала ТК, кобуру и патроны — убрала в другой ящик, прикрыв стопкой белья. Не поможет, если кто-то будет искать целенаправленно, но хотя бы в глаза сразу не бросается.

О том, чтобы носить оружие с собой на работу, она даже не задумывалась. Смешно же — засунуть пистолет за подвязку, а он возьмет и выпадет в метро... О том, что когда-то может появиться необходимость применить пистолет по назначению, выстрелить из него в живого человека, она не думала тем более. Не будет такого никогда. Если ей удастся вычислить окопавшегося в Амторге врага, какие-либо перестрелки исключены: доложит Костику, и на том ее роль закончена, дальше предателем займутся другие люди.

Она заперла шифоньер на два оборота ключа, помедлила... Затем прошла к трюмо, сняла с расчески застрявший в ней волос и все-таки установила «секретку». Теперь не получится в отсутствие хозяйки незаметно порыться в шифоньере.

Да, паранойя. Но если подозревать всех, так уж всех, и Варенька ничем не лучше прочих.

Патроны кончились.

Это было ожидаемо, Яков с точностью до штуки знал, сколько их оставалось, — и тем не менее стало неожиданностью. Он нажал на спуск, не услышал выстрела, не почувствовал привычного толчка в плечо, — дернул ручку затвора, чтобы выбросить давший осечку патрон и дослать новый, а потом дергал еще и еще, словно надеялся, что от бессмысленных этих действий патрон каким-то чудом появится в патроннике.

В крови кипел азарт боя, хотелось отомстить за убитых, прикончить хоть одного из гадов, расстрелявших их безнаказанно, словно в тире. Сгоряча подумал даже о последнем своем оружии, о двух «лимонках» — днем ввернул в них запалы, да так и не использовал. Но до немцев было метров сто, на таком расстоянии спасовал бы даже Николай Арбузников, чемпион СССР по метанию гранаты, так что придется подползти...

Потом он опомнился, отбросил бредовую идею и двинулся ползком не к немцам, а от них. Никого из своих вокруг не осталось, надо отходить и ему. Встать на ноги опасался — у фашистов проблем с боекомплектом не было, их пули летали по лесу густо, срезали ветви, ударяли в древесные стволы. Стреляли уже неприцельно, но Якову казалось, что пулеметчики нащупывают огнем именно его.

От поголовного истребления роту спасли исключительно сгустившиеся сумерки. На возвышенной гриве с редко растущими соснами света еще хватало, но едва уцелевшие бойцы отступили в густой лес, как оказались в полумраке, мешавшем немцам взять верный прицел.

Но и без того потери были огромными, Якову поначалу показалось, что вообще уцелел только арьергард, в том числе трое курсантов, — а всех, успевших выйти на гриву, скосил кинжальный огонь из нескольких пулеметов.

Разумеется, он ошибался, не все упали на мох убитыми и ранеными, некоторые просто залегли, спасаясь от свинцового ливня. Очень хотелось надеяться, что уцелел Гонтарь, находившийся впереди, но Яков не видел его среди тех немногих, кто поспешно отступил с гривы. Впрочем, он особо не присматривался, — стрелял, прикрывая отход, потом сам отступил перебежкой и снова стрелял, пока было чем стрелять. А теперь бесшумно полз по мягкому, проминающемуся под весом тела мху и думал, что остался совсем один, и где искать остальных уцелевших, не понять.

Едва так подумал — кое-как разглядел впереди темное пятно, силуэтом отличавшееся от кочек, пригляделся: так и есть, морпех. Морская форма делала их днем живыми мишенями, но сейчас, в подступившей темноте, сочетание черного и темно-синего маскирует идеально, чуть не вплотную подполз, не заметив.

Пулеметная стрельба тем временем стихла, немцы, надо полагать, сообразили, что воюют с пустотой, не отвечающей выстрелами.

— Эй! — тихонечко позвал Яков.

Морпех не ответил и даже не шевельнулся. Он был мертв. Как-то добрался сюда, будучи смертельно раненым на гриве? Или уже здесь не разминулся с шальной пулей? Выяснять этот вопрос не было ни возможности, ни желания. А вот патронами у мертвеца надо разжиться непременно.

Яков перевернул мягкое, не успевшее закоченеть тело с нехорошим предчувствием, что сейчас увидит лицо Паши, единственного своего знакомца среди морпехов. Предчувствие обмануло, лицо показалось незнакомым.

Он вспомнил, как грузили на носилки Гошу Стукалина и еще двоих курсантов, погибших в первый день войны, какое неприятное чувство он ощущал, прикасаясь к мертвым телам, совсем недавно бывшим живыми, — с огромным трудом принуждал сам себя к этой скорбной работе... А сейчас перевернул тело спокойно и деловито, словно подушку на диване, и не понять, хорошо это или плохо, ясно лишь одно: люди быстро ко всему привыкают.

Винтовку морпех не бросил, но патронами поделиться не смог — подсумков у него