Артуро Перес-Реверте - Корсары Леванта
— Все ясно?
Колапьетра — тише воды — снова кивнул молча. Капитан, немного отстранясь, оглядел двоих других: оба сидели, застыв, как изваяния, с ангельским благонравием сложив руки на столе, и при взгляде на них всякий сказал бы, что они в грешной своей жизни не делали ничего дурного — ну разве что мать ограбили, отца убили, сестер по кривой дорожке пустили. Вслед за тем, не опуская пистолет и не снимая руку с эфеса, в такой тишине, что слышно было, как жужжат мухи и копышутся куры, Алатристе отошел от стола и начал отходить к двери, спиной не поворачиваясь и держа в поле зрения прочих посетителей таверны — те, впрочем, тоже оставались безмолвны и неподвижны. У порога он столкнулся с двумя испанцами, вошедшими следом за ним и наблюдавшими всю сцену, и спохватился, что совсем забыл про поединок.
— Ну, теперь к нашему делу, — сказал Алатристе, словно не замечая их удивленных лиц.
Все трое вышли на улицу при гробовом молчании завсегдатаев. Алатристе, медленно опустив взведенный курок, снова сунул пистолет за пояс под плащ. Сплюнул себе под ноги, всем видом своим являя досаду и угрозу. Холодное бешенство, копившееся в душе с той минуты, как он столкнулся с этими испанцами, перемешалось теперь с недавно пережитым напряжением и настоятельно требовало незамедлительного выхода — что называется, «вынь да положь»: ну, то есть шпагу вынь, противника положь. Пальцы, сжимавшие рукоять шпаги, сводила судорога нетерпения. О, чтоб тебя, пробормотал он чуть слышно, наметанным глазом осматривая будущих противников. Может, и не придется тащиться с ними до Пуэрта-Реаль? Он решил, что при первом же бранном слове или косом взгляде достанет кинжал — для танцев со шпагой тут очень уж узко, не развернешься — и располосует обоих на лоскуты, а там суди его Бог и вице-король со всей своей юстицией.
— Черт меня возьми, — проговорил вдруг высокий.
Он глядел на Диего Алатристе так, словно только сейчас увидел его впервые. И товарищ его — тоже. Тот уже не супил брови, и вместо раздражения на лице его читались задумчивость и с трудом скрываемое любопытство.
— Ты еще настаиваешь?.. — спросил его высокий.
Второй, не отвечая, не сводил глаз с Алатристе, который выдержал этот взгляд и даже нетерпеливо дернул рукой, как бы приглашая его проследовать туда, где их дело можно будет наконец решить. Но тот не двигался с места. Потом, через мгновение, он стянул перчатку с правой руки и, обнаженную, открытую, протянул ее Алатристе.
— Да пусть меня сварят в кипящем масле, как артишок или беглого негра, — произнес он наконец, — если я буду драться с таким человеком.
IX. Пираты Его Величества
Турок без боя поднял белый флаг и лег в дрейф. Черный двухмачтовый купец с вытянутым корпусом и высокой надстройкой на корме, увидев, что наши пять галер отрезают его разом и от берега и от моря, решил не полагаться на свою быстроходность. Это был уже третий корабль, захваченный нами с тех пор, как мы начали действовать в проливе между островами Тинос и Миконос, являвшем собой весьма оживленный морской путь в Константинополь, Смирну и Хиос. И, едва перескочив на борт купца, мы — абордажная команда — сразу поняли, что на этот раз удача нам улыбнулась. С командой, набранной из греков и турок, с грузом масла и вина из Кандии, мыла и кож из Каира вез он и пассажиров — нескольких салоникских евреев в шафраново-желтых тюрбанах и с немалым запасом свежеотчеканенного серебра. В тот день нам больше понадобились не клинки, а ногти, ибо полдня предавались мы вольному грабежу и дележу всего, что подвернулось под руку, и матрос с другой галеры, который, тщась ускользнуть от офицеров, явившихся навести порядок, оступился и полетел в воду с битком набитыми карманами, и потонул-то оттого, что не желал выпустить из рук добычу. Купец был собственностью османов, и мы с полным на то основанием и дорогой душой отправили его, как трофей, на Мальту, пересадив на него, чтоб было кому управляться с парусами, нескольких своих, а к веслам приковали, распределив поровну по всем пяти галерам, двоих христиан-вероотступников — в ожидании встречи с Инквизицией — восьмерых турок, троих албанцев и пятерых евреев, из коих один, поскольку эта нация по сложению своему не годится для гребного галерного дела, захворал с тоски от бедственного своего положения и неволи да через два дня и помер. Остальных попозже и менее, чем за тысячу цехинов, выкупили монахи с Патмоса, а вскоре — ну, то есть как только им возместили протори и издержки — и освободили. Ибо патмосская братия говорила по-гречески, но деньги высасывала совершенно по-генуэзски.
Оба ренегата волею судьбы попали на «Мулатку». Один, оказавшийся испанцем из Сьюдад-Реаля, дабы жилось повеселее, рассказал нам кое-что интересное, чем я намереваюсь поделиться с вами, господа. Но сперва уведомлю вас, что вся наша компания пребывала в добром здравии и полном благополучии. Вымазавшись до верхушек мачт в смоле, а куда смола не попала — в селитре, отчистив от ракушек и водорослей днище, пополнив припасы и убыль в солдатах, три неаполитанские галеры — «Мулатка», «Каридад Негра» и «Вирхен дель Росарио» — оставивши позади гавани Капри, ушли в двухмесячное плавание по Эгейскому морю вдоль анатолийских берегов, к тамошним островам, где жили под турецким владычеством греки, а потом, соединившись в проливе Сан-Хуан еще с двумя галерами, приписанными к Мальте, — «Крус-де-Родас» и «Сан-Хуан Баутиста», — двинулись под конвоем взаимной защиты к острову Корфу. Там загрузились свежим мясом и водой, пошли, огибая Морею, к венецианским в ту пору Кефалонии и острову, который греки называют Закинфой, итальянцы же — Занте. Потом обогнули остров Сапиенцу, взяли пресной воды в Короне — турки из города ударили по нам из пушек, да не достали — и оттуда обогнув с востока мыс Сан-Анхель, попали наконец в чистые воды архипелага, синие в заливе, зеленовато-прозрачные — у побережья. С тем, чтобы вновь свершить описанное Велесом де Геварой в «Турецком диве»:
В моря Леванта мы в составе двух флотилийза Турком дерзостным чуть свет вчера отплыли,дабы ему сказать: «Ты больше здесь не рыскай!И духу твоего чтоб не было и близко!»
В том плаванье особенные чувства вызывала у меня близость к заливу Лепанто: сойдя на берег, команды наших галер по обычаю отслуживали заупокойные мессы в память тех многочисленных испанцев, что дрались как звери в знаменитом сражении 1571 года, когда наш флот наголову разбил турецкую армаду. Волновали меня эти места и по иной причине, также, впрочем, связанной с именем дона Мигеля: когда проходили мимо Сапиенцы и города Модона, я вспомнил, что встречал это название в рассказе Пленника из первой части «Дон Кихота» в ту пору, когда еще и представить себе не мог, что сделаюсь по примеру Сервантеса солдатом и окажусь в тех же морях и землях, где сражался в оны дни сей великий муж, которому в ту пору было ненамного больше, чем мне сейчас.
