Джайлс Кристиан - Кровавый глаз
Даже Сигурд воздал дань уважения зловещему плоду древнего дуба. Он шептал какие-то слова, которые я не мог разобрать. Ярл закончил молитву и повернулся к Глуму, который стоял в стороне от остальных, поставив ногу на ствол упавшего ясеня и нагнувшись. Он счищал со своей кольчуги кусочки мозгов Эйнара и внимательно их разглядывал.
— Подойди сюда, Глум, — приказал Сигурд.
Эти три слова были наполнены властной жестокостью. Ярл, золотистые волосы которого были распущены, стоял на поляне, залитой ярким лунным светом, и напоминал дикого зверя. К этому времени многие норвежцы держали в руках зажженные факелы. Их оранжевое сияние смягчало белое серебро луны. В этом свете я разглядел на лице кормчего «Лосиного фьорда» дерзкий вызов. Он пересек поляну, остановился перед Сигурдом, гордо выпрямился и сжал серебряный амулет в виде молота Тора, висящий на груди. От этого человека исходила агрессия. Свейн Рыжий шагнул к ярлу, расправил огромные плечи и приготовился защищать его.
— Один, Отец всех требовал кровавого жертвоприношения, — сказал Глум.
Дерзость скривила его верхнюю губу, обнажила зубы, похожие на оскаленные собачьи клыки.
Он отвернулся, сплюнул и заявил:
— Асгот много раз предупреждал тебя, но ты был глух к его словам.
Сигурд пристально взглянул в лицо своему товарищу. Его сверкающие глаза оставались бесстрастными.
— Ты всегда хорошо служил мне, Глум, — просто сказал он. — Потому я не стану тебя убивать. Но ты меня обесчестил, потому что не имел права приносить жертву.
— Я сделал это от имени братства.
Глум швырял слова, понимая, что теперь от них все равно нет никакого толка. Он посмотрел на меня и снова сплюнул.
— Ты обласкал мальчишку с кровавым глазом, хотя должен был перерезать ему горло. Это он настроил норн против нас. Ты не сможешь воскресить своего сына, Сигурд.
Рука ярла непроизвольно потянулась к мечу, под золотистой бородой на шее задергалась жилка. Свейн зарычал и шагнул вперед.
Сигурд поднял руку, останавливая его, и заявил:
— Если ты, Глум, скажешь еще хоть одно слово про моего сына, то я тебя убью.
Тот покорно кивнул.
— Разве твой отец предал бы своего ярла? — Сигурду не требовалось ждать ответа. — Не тебе решать, какова воля Одина. Что ты знаешь об Отце всех, если всегда почитал одного только Тора? Честности и жестокости у тебя хватает, но Один — бог ярлов. Тебе недостает ума для понимания его мудрости.
Глум плюнул Сигурду в ноги, но тот не обратил внимания на это оскорбление и повернулся к Асготу:
— Что касается тебя, старик, то благодари свои преклонные годы. Иначе я оставил бы тебя здесь, в земле людей, поклоняющихся Христу. — Сигурд взглянул на отца Эгфрита, который затих, преклонил колени и закрыл глаза. — Я бросил бы тебя на их милость. Ты умер бы здесь. Сомневаюсь, что черные девы Одина смогли бы тебя найти. Ты никогда не увидел бы великую Валгаллу.
Асгот пришел в ужас от слов Сигурда. Его старое морщинистое лицо скорчилось в гримасу.
Ярл торжественно кивнул и продолжил:
— Но до меня ты служил моему отцу. Он ценил твою мудрость, какая уж она есть. Поэтому я не лишу тебя места за веслами «Змея».
Затем ярл снова повернулся к Глуму. Брам шагнул вперед, словно зная, что будет дальше.
— Протяни руку, — тихо приказал Сигурд.
Все норвежцы, кроме тех, кто стоял в дозоре, собрались на поляне. Они сжали кулаки, стиснули зубы и молча наблюдали за происходящим. На лицах воинов играли свет и тени, придавая им какой-то потусторонний вид. Я чувствовал, что древние тени леса сейчас тоже внимательно следили за нами.
Глум снял с левой руки три браслета и надел их на правую. Готовясь к предстоящей боли, он стиснул зубы так, что на скулах вздулись бугорки мышц. Кормчий «Лосиного фьорда» несколько раз согнул и распрямил пальцы так, словно надеялся сохранить в памяти это ощущение, потом вытянул левую руку и посмотрел на Брама. Тот понял все без слов, кивнул, шагнул к нему и схватил за запястье. Тогда Сигурд, сын Гаральда Твердого, обнажил свой здоровенный меч. Луч лунного света упал на лезвие, открывая дымчатый переплетающийся узор, придающий оружию красоту и силу. Зловещая голодная сталь жаждала крови.
Сигурд колебался. Огромный меч на мгновение завис в темноте, затем блеснул молнией, опустился на левую руку Глума и с влажным чавкающим звуком отсек ее у локтя. В лицо Браму брызнула кровь. Он заморгал, сжимая отрубленную руку и глядя на серебряный перстень, который Глум забыл снять с пальца. Ноги кормчего подогнулись, но ему каким-то образом удалось собрать силы и удержаться. Он дрожал от боли, дыхание вырывалось судорожным хрипом. Тут вперед шагнул Флоки Черный и ткнул пылающим факелом в рассеченную плоть, останавливая кровотечение. Глум уже не смог сдержать крик боли, пропитавший весь лес. Флоки подержал огонь у раны, и я ощутил запах паленого мяса.
— Я оставляю тебе правую руку, чтобы сжимать меч и руль, — начал Сигурд, глядя на почерневший обрубок. — Ты по-прежнему сможешь держать щит в том, что осталось от левой руки.
Брам стащил перстень с мертвого пальца и протянул Глуму. Тот таращился на Сигурда. Лицо его было искажено от боли, ненависти и изумления.
Затем ярл повернулся ко мне. Должен признаться, я поежился, заглянув в эти глаза, твердые как сталь.
— Ты убил одного из моих людей, Ворон. Возможно, настанет день и сородичи Эйнара потребуют вернуть долг крови. Это их право. Я сам мог бы так поступить.
— Да, господин, — сказал я, склоняя голову.
— Но ты отомстил за убийство своего сородича. Я перестал бы тебя уважать, если бы ты этого не сделал. — С этими словами Сигурд развернулся и направился к отсвету лагерных костров.
Друзья Эйнара Страшилища достали длинные ножи и стали рыть яму, чтобы закопать труп. Уэссекские ополченцы могли увидеть зарево погребального костра на ночном небе, а рисковать было нельзя. После битвы в зале Эльдреда норвежцы прониклись неожиданным уважением к английским воинам. У них не было никакого желания снова сразиться с ними. Кое у кого до сих пор не зажили раны. За этими людьми ухаживали Асгот и Улаф, имевшие большой опыт лечения боевых ранений и знавшие целебные травы. Торгильс и Торлейк помогли Глуму возвратиться в лагерь, где дали ему эль, чтобы облегчить страдания.
Свейн Рыжий положил руку на мои ноющие плечи, устало улыбнулся и тихо сказал:
— Пошли, Ворон. В эту ночь мы достаточно позабавили богов. Пора ложиться спать.
— Нет, Свейн, — ответил я, высвободился из его объятий, подошел к древнему дубу и прижал ладонь к стволу.
Он оказался твердым, прочным и выносливым. Мне захотелось узнать, какое колдовство произошло здесь сегодня ночью.
