Иван Шухов - Ненависть
Увар зорко смотрел на директора и думал о том, как похудел, потемнел тот в лице — от забот, от бессонницы, от непривычных горячих суховеев, покрывших щеки темным румянцем. Резче выступили сурово сомкнутые спекшиеся губы. Явственно обозначились на выпуклом лбу крупные изгибы морщин. И словно еще длинней и тоньше стали пальцы его рук, беспокойно теребящие чертежную кальку.
«Должно, ночей пять сряду не спал»,— ощутив прилив неизъяснимой нежности к этому только что накричавшему на него человеку, подумал Канахин и хотел было напомнить о себе, но директор, сорвав с рычажка трубку, снова долго кричал кому-то о кругляке, о дисковых боронах и фильтрах тонкой очистки, не заметив даже главбуха, бесшумно появившегося в дверях кабинета.
Главбух, почтительно ожидая конца телефонного разговора, сосредоточенно протирал носовым платком старомодное пенсне и, делая вид, что не слушает директора, пристально озирал стены кабинета. Трудно было узнать в главбухе того неприятно юркого, не в меру словоохотливого странника Гермогена, который провел бессонную ночь наедине с Филаретом Нашатырем, наговорив ему немало темных, грозных по смыслу притч! Свежевыбритый, помолодевший, в синей сатиновой косоворотке, в ярко начищенных модных ботинках, был он
опрятен и строг. Ладно сидел на нем и черный шевиотовый пиджак. И словно никогда не свисали до широких плеч Гермогена каштановые, слегка вьющиеся волосы, словно никогда не носил он роскошной муаровой рясы настоятеля древнего монастыря. Нынешняя внешняя представительность главбуха должна была внушать, по его мнению, веру людям в его безукоризненные качества высокого специалиста учета. Но Азаров, не подозревая о скрытом прошлом этого человека, тем не менее почему-то в душе относился к нему с беспричинной, на первый взгляд, настороженностью, хотя и ценил в своем бухгалтере редкую среди людей такой профессии разносторонность мышления, его иронический ум.
Покончив с телефонным разговором про кругляки и фильтры тонкой очистки, Азаров заметил главбуха и жестом пригласил его присесть к столу.
— Вы не в курсе дела, Федор Федорыч, что там ерундят опять со спецовками для трактористов? Я сам видел наряд. Спецовки были отгружены со станции и приняты экспедицией зернотреста. Мы должны были давным-давно снабдить ими рабочих. В чем тут дело? Решительно ничего не понимаю. Звоню сию минуту завхозу, а он ссылается на бухгалтерию, на вас.
— Я тут, строго говоря, Кузьма Андреевич, совсем ни при чем,— ответил главбух, беспомощно разводя руками.— Наряд на спецодежду для трактористов, насколько мне известно, получен. Но мы не в состоянии оплатить счета. Вы же отлично знаете, как нас подсиживает трест.
— Вздор говорите. Деньги у нас имеются! — побагровев, грубо перебил главбуха Азаров.
— Деньги, предусмотренные другими статьями,— это да. Но вы меня извините, Кузьма Андреевич, расходовать эти деньги не по назначению я не вправе даже и в том случае, если будет на то ваше устное распоряжение. Без второй вашей письменной визы снимать деньги с других статей я не могу.
— Без второй визы? Извольте — хоть три. Но я называю это формализмом,— опять довольно грубо прервал его Азаров.
— Помилуйте, я от требований государственного закона отступать не намерен.
— А я называю это казенщиной! — глухим от гневного накала голосом сказал Азаров.— Подумайте — средства не ассигнованы! Так их надо отыскать. Пере-
качать из других фондов — невелико преступление. На то вы и бухгалтер.
— Нет, это преступление! — сказал со злобным упрямством главбух, резко приподымаясь со стула.— И персональную ответственность за подобное преступление несу я, ваш главбух.
— Не глупите! — оборвал его Азаров.— А выпускать рабочих, вчерашних батраков, на пахоту разутых и раздетых — это не преступление?
— И это преступление. Но за это преступление будете, видимо, отвечать персонально вы,— сказал главбух, с наглым спокойствием уставившись на Азарова, и, предупредительно улыбнувшись, спросил: — Надеюсь, вы не обидитесь, Кузьма Андреевич, за шутку?..
Но, точно и не расслышав его заискивающего вопроса, Азаров размашисто написал на подвернувшемся под руку клочке бумаги официальное распоряжение о немедленной оплате счетов из статьи культфонда и, протянув бумажку главбуху, строго сказал:
— Вот вам моя виза. Для срочного исполнения. Извольте.
— А, это — другое дело! — бегло прострочив глазами написанное, сказал главбух с притворным удовлетворением.
Затем Азаров спросил, как бы спохватившись:
— И еще вопрос. Почему вы, отказавши в деньгах, не предупредили меня об этом?
— Считал излишним затруднять вас подобными вопросами. Я же не предполагал, Кузьма Андреевич, что вы рискнете пойти на такую, по сути, противозаконную операцию…
«Финтишь ты что-то у меня сегодня, дьявол!» — подозрительно подумал Азаров и, немного помолчав, сказал:
— Это непростительная для вас халатность. Я вынужден поставить на вид вам в приказе…
— Воля ваша. Извините…— с наигранной обидой тихо ответил главбух и, почтительно поклонившись, вышел.
Комкая в руках какую-то бумажку, Азаров стоял потупясь в таком напряженном оцепенении, точно ломал голову над замысловатой загадкой. Потом, словно очнувшись, бросил взгляд на присмиревшего Канахина и спросил:
— Ну-с, а ты чего еще дожидаешься?
— Я думал, что для вас, товарищ директор, буду нужный…— растерянно пробормотал Канахин.
— Не мне ты нужен, Увар. Не мне — рабочим. Трактористам и прицепщикам в бригадах. Там — в степи, на целине твое место. Как, впрочем, и мое, скажу тебе,— заметил с усмешкой Азаров. И, тут же переменив тон, строго добавил: — А ты вот черт знает чем занимаешься. Все заседаешь. Воззвания пишешь. А в степи за нас с тобой кулацкие агитаторы работают. Не дали вовремя механизаторам спецодежды — вот тебе и лишний козырь врагу! Случился вчера перебой с выпечкой хлеба — уже нехорошие слухи на целине! Враг хитер и умен. Он переключается с ходу. И мы, большевики, должны быть бдительными. Ты знаешь, как напряженно чувствуешь себя ночью в открытой степи, когда остаешься один! Идешь, думаешь о чем-то другом, забудешь порой, что ты один, что пусто и темно вокруг тебя на сотни, на тысячи верст. Однако, помимо твоей воли, у тебя необычайно напряжено все. И слух. И зрение. И каждый твой мускул. Подобное напряжение должны испытывать мы, коммунисты, и сейчас, в эту горячую пору первого нашего вторжения на целину. А целика здесь — сам видишь — вековая, нетронутая. И нелегко нам, пионерам ее освоения, будет поднимать здесь первые пласты богатой нерастраченным плодородием земли. В степях этих не так уж тихо и пусто, Увар, как на первый взгляд кажется. Вокруг нас немало тайных и явных врагов. И мы должны улавливать каждый недобрый шорох и звук…
