Александр Дюма - Графиня Монте-Кристо
Поэтому, когда жена попросила его переговорить с ней по важному вопросу, он сразу же согласился на это без всяких возражений.
Граф встретил жену, лежа на диване в полутемном кабинете с приспущенными шторами.
— Чему я обязан чести вашего визита, сударыня? — спокойно осведомился он.
— И ты еще спрашиваешь? Разве ты не страдаешь?
— Это действительно прекрасная причина для визита, — с горечью проговорил граф, — но сейчас мы одни, нас никто не слышит и вы можете говорить со мною более откровенно.
— Ах, я пропала! — прошептала графиня, — ты никогда не простишь меня.
Ее муж быстро вскочил с дивана.
— Я не Господь Бог, который прощает все, сударыня, запомните это раз и навсегда! — резко произнес он, а затем спокойно продолжал своим обычным легкомысленным тоном:
— Хватит трагедий! Прекрасно известно, что обманутые мужья принадлежат к комическому репертуару! Любовник — вот это герой, а муж — тот, обычно, дурак. Кроме того, вина целиком лежит на мне. Я был богат и во всем удовлетворял требования своей семьи. Я заботился о нашем будущем — от всего этого человек обычно становится сварливым и неприятным. Мой же соперник, напротив, был поэтичен, как сон в летнюю ночь, молод, почти мальчик, и беден, как пастух из сказки. Ты просто не могла принять другого решения и с моей стороны было глупо на что-то рассчитывать.
Помолчав немного, граф стал нервно расхаживать по комнате.
— Все было на стороне этого бездельника, даже его романтическая смерть в изгнании…
Услышав эти жестокие слова, графиня смертельно побледнела.
— Пощади, Лоредан! — с отчаянием вскричала она. — Не оскорбляй память несчастного шевалье д’Альже!
— И ты его еще защищаешь? — сердито отозвался граф. — Значит, ты все еще любишь его?
— Разве я его когда-нибудь любила? — вздохнула его супруга, — ах, пусть мертвые спят спокойно, не будем тревожить их сон.
— Выходит, он был прав, а я виноват во всем? — саркастически заметил граф.
— Нет, Лоредан, во всем виновата я одна. Упрекай во всем меня, увидишь, я не стану возражать и жаловаться. Разве я когда-нибудь приходила в негодование от твоих упреков? Наоборот, я всегда благословляла карающую меня руку, но не оскорбляй память шевалье д’Альже. Не делай несчастной навеки мою дочь, твою Киприенну!
— Моя Киприенна! — негодующе пробормотал граф, — моя Киприенна! Как вы смеете произносить это имя в моем присутствии? Неужели вы хотите…
Тут он страшным усилием воли заставил себя замолчать, но вскоре продолжал гораздо более спокойным тоном:
— Выслушайте меня, сударыня; ошибка, ответственность за которую сначала целиком лежала только на вас, стала нашей общей. Сегодня я чувствую себя не менее преступным, чем вы, и единственное наказание, которому я могу вас подвергнуть, заключается теперь в том, чтобы продемонстрировать вам всю глубину пропасти, в которую вы нас столкнули. Падение знатной и богатой семьи напоминает разрушение гигантского здания. Не важно, как старо это здание, но пока фундамент его цел, все остается на своих местах. Однако стоит разрушить этот фундамент, как все здание тут же рушится. Я сам разрушил благосостояние дома де Пьюзо, но первый камень вынули именно вы, сударыня, вы сделали это своими собственными белыми ручками с розовыми ноготками!
Графиня сделала попытку заговорить, но муж движением руки заставил ее замолчать и с жаром продолжал свою речь:
— Вы сами вызвали меня на объяснение, поэтому прошу не прерывать меня. По правде говоря, — я должен сказать все, упомянув даже то, что может послужить вам в качестве оправдания, — приняв решение жениться на вас, я слишком мало думал о ваших чувствах. Вдовствующая маркиза де Симез, ваша единственная родственница и опекунша, всячески содействовала нашему браку. Госпожа де Симез, познакомившаяся с моим отцом в годы эмиграции и полюбившая меня, как родного сына, решила обеспечить наше счастье, поженив нас. В качестве свадебного подарка она подарила нам свои поместья в Вандее, Пуату и Бретани.
До этого вы никогда не видели меня, я тоже совсем не знал вас, ибо вы безвыездно провели детство и юность в одном из отдаленных поместий своей тетушки. Однажды вечером в Симез прибыл в почтовом экипаже молодой человек двадцати пяти лет и ваша тетушка сказала вам: «Ортанс, это ваш будущий муж».
Облаченный в мундир мэр уже ждал нас, в качестве свидетелей было приглашено несколько местных крестьян, а приходский священник обвенчал нас в маленькой часовне замка. Со своим мужем вы смогли познакомиться лишь за свадебным обедом. Вы были тогда очаровательны, но слегка застенчивы и очень молоды. В тот же вечер, сразу же после десерта, мне пришлось уехать. Человек, чье имя вы отныне носили, сел в почтовую карету и отбыл в Сен-Назар, где его ждал корабль, отплывающий в Англию. Важная миссия, возложенная на него новым правительством, призывала его в Лондон. Кроме того, вы были еще слишком молоды для семейной жизни, так что наша свадьба оказалась, по существу, лишь помолвкой. Наша совместная жизнь должна была начаться только через полгода, после завершения моей миссии.
Помолчав немного, граф продолжал говорить:
— Как видишь, Ортанс, я не пытаюсь оправдаться перед тобой. Да, я женился на тебе из честолюбия, почти по принуждению и совершенно тебя не зная. Ты тоже вынуждена была склониться перед волей маркизы де Симез. Я не упрекаю тебя за неверность, а лишь за то лицемерие, с которым ты постаралась ее скрыть. Если бы ты сказала мне после возвращения из дипломатической поездки: «Господин де Пьюзо, я ваша жена лишь по имени, но не по любви. Вы вместе с моей тетушкой злоупотребили моей молодостью и я вышла за вас против своей воли», — то я, конечно же, почувствовал бы себя несчастным, но у меня не появилось бы основания проклинать тебя, как я делаю это сейчас.
Графиня хотела что-то возразить, но муж, не дав ей сказать ни слова, заговорил вновь.
— Но нет, вы встретили меня веселой улыбкой, со всей нежностью молодой жены, радующейся приезду любимого мужа и в течение нескольких месяцев я думал, что обрел столь редкое счастье в браке, заключающееся во взаимной близости сердец. Однако через полгода я узнал о тайном пребывании в замке во время моего отсутствия шевалье д’Альже и о вашей с ним связи, неопровержимо доказанной преждевременным рождением Киприенны.
Услышав это обвинение, графиня горестно покачала головой, но промолчала, и муж ее с горечью продолжал:
— О, я все прекрасно помню! Сперва я не делал никаких попыток объяснить свое отвращение к жене и дочери, за что все вокруг в один голос порицали меня. Я молча сносил эти упреки, предпочитая несправедливость позору нашей семьи. Меня называли плохим мужем и жестокосердным отцом. Тогда, как впрочем и теперь, я давал вам возможность разыгрывать из себя мученицу, но ситуация меняется, когда мы беседуем с вами с глазу на глаз, без свидетелей. Позвольте же мне выразить вам свое презрение, когда вы пытаетесь пробудить во мне жалость, говоря о судьбе МОЕЙ дочери, позвольте же мне выразить свой гнев, когда вы защищаете память вашего любовника от моей справедливой ненависти.
