Штандарт - Лернет-Холения Александр
Люди стояли молча и неподвижно. Когда я вошел и мои шаги отозвались эхом, никто не повернулся ко мне, все они смотрели в другую сторону. Я остановился, затем шагнул к ним. Присутствующие по-прежнему не замечали меня, они смотрели вперед, и на их лицах застыло удивление. Все молчали.
— Что здесь происходит? — спросил я господина в расшитом золотом парадном мундире и в пенсне, со шляпой под мышкой.
Он взглянул на меня, но ничего не ответил и отошел. Меня это удивило. Рядом со мной стоял старый слуга в шикарной ливрее, чем-то походящий на Антона. Вид у него был подавленный. Я наклонился к нему.
— Что здесь происходит? — тихо спросил я.
Он ответил не сразу.
— Их Величества, — наконец отозвался он, не поднимая головы, — покидают нас.
Я не сразу осознал смысл его слов, но тут все присутствующие пришли в движение. Справа послышались шаги: показались император и императрица, за ними несколько придворных. Люди кланялись. Императрица шла с достоинством, император натянул фуражку почти на глаза, он почти ни на кого не смотрел, только то и дело благодарил и кивал. Процессия быстро миновала меня и скрылась в большом зале слева. Собравшиеся снова выпрямились, но на месте оставались уже недолго. Снизу было слышно, как машины, вероятно, те самые, что я видел у подъезда, уезжают.
Люди расходились. Я стоял неподвижно — минуту или две. Затем выпрямился и пошел вперед. Я не последовал за теми, кто уходил, я продолжал идти в том же направлении, что и шел, как будто император все еще был там, а я шел к нему, чтобы вернуть штандарт. Он ушел, а я все равно шел к нему. Я прошел через желтый зал с огромными батальными картинами на стенах, затем через синий с изображениями пеших и конных полков на параде и через кабинет, в котором на небольших постаментах у стен стояли китайские фарфоровые вазы.
Наконец я оказался в зале, где в камине горел огонь. Несколько унтер-офицеров несли к огню флаги и знамена. Я смотрел на них секунду-другую, затем спросил, что они делают.
— Мы сжигаем флаги, — ответили они, — чтобы они не попали в руки врага.
Шелковые полотнища, которые они несли к камину, словно ветви волочились по полу и шуршали как сухие листья. Длинные ленты и хрупкий, древний окровавленный шелк хрустел и шелестел. Они жгли знамена всей армии: ломали расписанные и узорные древки об колено и бросали парчу, дерево, шелк и остатки венков в огонь. Пламя высоко взмывало в ответ. И пожирало всё.
Знамена, вокруг которых веками падали полки, орлов, олицетворявших честь империи. Полыхали знамена павших, трещали ломающиеся древки, все новые шелка летели в огонь. Император приказал сжечь флаги, которые вернули ему мертвые. Я вынул штандарт, который носил у сердца, и тоже бросил его в огонь.
В следующий миг мне захотелось выхватить его назад, как тогда, на мосту, Хайстер спасал штандарт от пуль, но было поздно. Пламя уже охватило его.
Знамена были сожжены, штандарты догорали, я, не отрываясь, смотрел на огонь, пламя вспыхнуло еще раз, и штандарты превратились в тлеющие кровавые угли. В самый последний момент показалось, что они вот-вот воспрянут. Как вспыхнувшее пламя, они вновь восстанут из углей. Я смотрел в огонь и видел, как сгорает лес знамен и штандартов и как он снова поднимается, воскрешенный ревущим пламенем. Но это были уже не старые штандарты из бархата, шелка и парчи, а новые! Это был молодой лес, взметнувшийся над людьми. Но огонь снова угас, видение исчезло, лишь небольшие огоньки еще мерцали кое-где в черной пещере камина, но вскоре погасли и они, оставив после себя лишь серый пепел.
Я вдруг осознал, что стою один перед этим пеплом, унтер-офицеры давно покинули зал. Сожжение завершилось; я развернулся и пошел прочь. Я снова прошел через зал, в котором стоял китайский фарфор, через синий зал, где висели картины парадных полков, через желтый зал с батальными сценами, через багрово-красный зал и через большой бело-золотой. Я спустился по лестнице и сквозь стеклянные двери увидел Резу.
Когда я увидел ее, я на мгновение остановился, а затем медленно пошел к ней. Она стояла и смотрела на меня. Она как будто ждала меня всегда, как будто знала, что я приду, когда все будет позади, и что она должна быть здесь, потому что у меня не останется ничего, кроме нее.
Я остановился перед ней и неуверенным движением обнял ее. Затем тихо попросил:
— Не оставляй меня одного.
Она положила голову мне на плечо, я поцеловал ее волосы и больше не отпускал. Мы стояли так долго.
Потом пошли обратно к машине.
Боги войны Александра Лернета-Холениа
Первая мировая война как для немецкой, так и для австрийской культуры стала тектоническим потрясением. Не меньшим потрясением оказалась она и для будущего писателя и драматурга Александра Лернета-Холениа (1897–1976). Александр происходил из аристократической семьи военных: отец писателя, Александр Лернет, был лейтенантом линейного корабля, дед, Норберт Лернет, — прапорщиком Ауэршпергского кирасирского полка. Для Лернета-Холениа память о предках и своем происхождении всегда имели основополагающее значение, о чем свидетельствуют сюжеты его прозаических произведений. Исследователи творчества писателя отмечали множество совпадений семейной истории автора с биографиями главных и второстепенных персонажей. Герой романа «Штандарт», Герберт Менис, оставшись сиротой, воспитывается двоюродным дедом, кавалерийским генералом. Отец Герберта — тоже военный, и тоже служил на флоте. И герой продолжает семейную традицию, в шестнадцать лет оказываясь на фронтах Первой мировой войны. Выбор жизненного пути Герберта во многом задан происхождением, как и путь самого Лернета-Холениа. Вторым определяющим фактором стала разразившаяся мировая война. Много лет спустя писатель вспоминал, как летом 1914 года увидел в витрине книжного магазина газету с заголовком «Мировой пожар» и как пытался осознать эти слова.
Александр окончил гимназию с так называемым «военным аттестатом» (Kriegsmatura) и поступил на юридические курсы Венского университета. Но к учебе он так и не приступил, поскольку в сентябре 1915 г. ушел добровольцем на фронт и был зачислен в драгунский полк эрцгерцога Альбрехта. В 1916 г. Лернет-Холениа получил звание прапорщика, в 1917-м — лейтенанта, воевал подо Львовом и Луцком на территории современной Украины. Окончание войны застало его в Венгрии. Как и герой романа «Штандарт», он был серьезно ранен, а когда в 1918 г. вернулся в Вену, это была столица уже другого государства. Молодой офицер оказался в совершенно иной реальности, в которой, в частности, необходимо было переосмыслить и собственную национальную идентичность. В 1920-е годы отставной лейтенант посвятил себя литературе. Сначала это была лирика, созданная под влиянием Райнера Марии Рильке и Гуго фон Гофмансталя. Затем Лернет-Холениа обратился к драматургии, в чем ему сопутствовал успех — в 1926 г. за комедию «Ольяпотрида» (Ollapotrida) он получил престижную премию Генриха Клейста.
Литература в Германии и Австрии отреагировала на итоги Первой мировой по-разному: в немецкой литературе переживание ее отразилось первоначально в лирике и драме, а в австрийской — в романе, единственном жанре, в котором возможно адекватно отобразить реальность. Ведь если поражение Германии не привело к ее распаду, то Австрия после войны превратилась в провинциальную, всеми забытую страну.
Поиск причин, приведших Австро-Венгерскую империю к гибели, оказался едва ли не главной темой литературы и философии новой, немецкой Австрии, выстроивших «габсбургский миф» — явление, характерное только для австрийской культуры. Этот феномен представлял собой обособившуюся идеологию, возникшую не под влиянием реальности, а из стремления эту реальность изменить, а зачастую и приукрасить. «Габсбургский миф», воспевавший императора и идиллический патриархальный строй, начал складываться еще в литературе XIX века. После Первой мировой войны ностальгия по прошлому настойчиво населяла литературу традиционными фигурами бюргеров, элегантных офицеров и т. п. Влияния этой ностальгии не избежал и Лернет-Холениа, создавший в своих произведениях ряд ярких образов героев благородного происхождения, прекрасных дам и верных слуг.
