Сокровища Посейдона - Владимир Иванович Буртовой
– Нектар олимпийских богов! – хохотнул Генрих, но тут же утишил голос и поднес ладони к губам, боясь пролить бесценные капли. Пил бережно, долго, потому как не без основания полагал, что родник не из-под земли, а просто от минувшего штормового дождя. Собралась где-то на монолите вода, отыскала дорогу и стекает теперь по склону, пока не булькнет последней капелькой.
«Как бы там ни было, – радовался Генрих, вытирая влажным платком застывшее от воды лицо, – а в ночь напьюсь досыта. На сутки, а то и на двое, сберегу водичку во фляжке». – Когда желудок отказался принимать даже маленькими глотками, он с трудом привстал с ломивших колен – стоять на камнях далеко не из приятных занятий! – снова переместился ближе к обрыву.
Костры прогорели и чуть светились затухающими на ветру углями. Моряки кто как сумел, укрывшись за валунами от ветра, спали, намаявшись за дни шторма и жуткие часы кораблекрушения. Тихо было и у дальней вытащенной на берег шлюпки. Генрих отошел от родничка еще шагов пятьдесят и в этом месте решил спуститься, а потом, выверяя руками каждый дюйм, где наступить ногой, буквально на четвереньках подкрался к шлюпке с мачтой и парусом. У костра, кто как, спали пятеро матросов, прикрыв головы куртками. А один, словно сторожевой пес в тесной будке, свернулся на дне шлюпки между скамьями.
Балансируя руками словно канатоходец, Генрих по скользким подводным камням прошел к шлюпке, заглянул – видны были крупные руки и широкие плечи матроса, прикрытые курткой, да грубые ботинки, торчавшие из-под скамьи у самого румпеля. Нижний конец паруса, плохо прихваченный шкотами, довольно громко хлопал на ветру. Вынув нож, Генрих без особого труда перерезал веревку, уперся плечом в корму и начал толкать шлюпку, осторожно ступая по каменистому и неровному дну, пока вода не дошла чуть выше пояса. Подтянувшись на руках, навалился грудью на кормовую доску – шлюпка заметно наклонилась – с бьющимся от нетерпеливой радости сердцем осторожно поднялся, перекинул ногу через борт…
«Ну, да сожрут меня акулы с потрохами, теперь и сам дьявол меня не отдерет от этой утлой посудины, коль вцепился я в нее обеими руками!» – ликуя, подумал Генрих, когда уселся на кормовую скамью, чтобы на несколько секунд перевести дыхание – полминуты не прошло, а спина взмокла от напряжения и страха, что этот в шлюпке поднимет голову, увидит непрошенного гостя и шарахнет веслом по голове…
Ветер подхватил неуправляемую шлюпку, начал заваливать носом влево, и она закачалась на волнах. Матрос зашевелился, сбросил с головы куртку, полусонным голосом спросил:
– Ты чего, Ральф? Замерз?
Это был боцман Питтер Лич! Сама судьба так распорядилась, чтобы им встретиться в такую минуту…
– Да, – тихо ответил Генрих. Голос от волнения подсел, получился со зловещим хрипом, и это насторожило бывалого моряка. Он завозился на дне шлюпки, поднимаясь со спины на локти.
«Вот она, долгожданная минута праведного возмездия!» – пронеслось в голове Генриха, но ему некогда было упиваться чувством удовлетворенного мщения, смотреть в глаза человека, приговоренного без суда к смерти. И все же не утерпел, как отходную молитву прошептал в широко раскрывшиеся глаза Питтера – похоже, и он узнал его! – первое, что пришло в голову:
– Это тебе за старика Коха, Тумба! Получай! – И резко вскинул руку со сверкающим при луне ножом…
Теперь за весла! Надо скорее выправить шлюпку и уйти подальше от берега, пока кто-нибудь из матросов не проснулся и не подал сигнал тревоги! На шести веслах они быстро настигнут его, еще до полосы рифов, и все поняв по убитому боцману, запросто расправятся с ним без всякого разбирательства и не вникая в детали далекого и чужого прошлого. А за рифами он поднимет парус, и тогда ему сам черт не страшен… если, разумеется, тот черт не в сговоре с Нептуном!
Генрих осторожно вставил весла в уключины, тремя мощными гребками развернул шлюпку кормой к острову. Грести он умел, сила в руках была – голод и жажда еще не изнурили его по-настоящему, и шлюпка довольно быстро пошла на восток, где в полумиле от берега, обтекая остров, бурунились крупные и бестолковые волны.
– Ничего-о, – старался успокоить сам себя Генрих, часто оглядываясь за спину, чтобы направить нос своего маленького кораблика в наиболее безопасное место: где ниже буруны, там большая глубина над подводными камнями. – Как-нибудь проскочим! Назад мне возвращаться с таким пассажиром на дне шлюпки совершенно невозможно! У меня теперь не тяжелый барк, много ли воды надо под килем? Двух футов будет вполне достаточно!
Ветер, в беспорядке вихрясь под обрывом острова, здесь, подальше от суши, задул шлюпке в корму. К тому же Генрих не без основания рассчитывал, что теперь, как раз в полночь, все благоприятствовало ему. И уровень воды самый высокий – по отвесной скале он приметил, что море поднялось не меньше, чем на десять футов – с полчаса назад начался отлив, стало быть, будет способствовать ему удаляться от возможной погони со стороны оставшихся на острове моряков…
Шлюпку течением рвануло вправо, где над невидимой глазу скалой кругами обозначился вызванный отливом водоворот и сумбурная толчея небольших волн. Генрик налег на весла, шлюпка на волне поднялась носом вверх, и тут же послышался скользящий удар кормой о камень…
У Генриха чуть не оборвалось сердце, даже почудилось, будто холодная вода уже окатила ноги едва не до колен!
– Господи, помоги! – зашептал он, не вдумываясь в тот факт, что у его ног лежит им убитый человек и что только за это ему предначертано свыше гореть в аду! Живой думает о себе, а не о мертвых. Генрих снова рванул весла на себя, откинулся спиной на носовую банку, с трудом вырвал корму из гибельной круговерти, и пока на шлюпку не надвинулась очередная волна, успел сделать несколько сильных взмахов веслами. Волна подняла его, слегка сбила нос шлюпки к северу, но он с облегчением выдохнул – повторного удара в днище не последовало, руль остался на месте, и, стало быть, он счастливо миновал самое опасное место… Буруны дыбились теперь за кормой, ветер и течение отнесли шлюпку еще дальше от острова, но Генрих продолжал работать веслами. И только тогда успокоился, когда его маленький кораблик приняли на себя крупные, но без вихревых макушек, спокойные волны – он был в открытом море, вне влияния береговых рифов и скал острова!
– Ну, боцман Питтер Лич, я честно выполнил предсмертную просьбу старого моряка Коха! Очень жалею, что нет с нами капеллана отпеть
