Хлеб печали - Станислава Радецкая
Когда он сочинял очередное письмо для священника, слуга, деликатно кашлянув, объявил о приходе очередной посетительницы: на этот раз это была графиня с непроизносимой южной фамилией, Анна Дитценроде фон Хайлигенфельд, и он встал, чтобы встретить ее достойно.
Руди ждал появления очередной матроны, которая первым делом либо снисходительно, либо раболепно осведомится о его здоровье, но в комнату вплыла молодая женщина, моложе его лет на десять. Она была одета богато и со вкусом, словно явилась с визитом к королевскому двору, а не к больничному одру человека в заштатном маленьком городке.
- У вас мухи, - сказала она первым делом, словно они были старыми знакомыми, и развернула веер. – Дайте подзатыльник вашему слуге, чтобы проветрил комнату.
- Доктор запретил проветривание, ваше сиятельство, - ответил Руди от неожиданности.
- Подумаешь, доктор, - легко сказала она. – Если бы мой муж слушался докторов, я бы давным-давно стала вдовой. Вдохните свежего воздуха из сада, и вам станет легче, поверьте. И я разрешаю вам обращаться ко мне без титулов. Вы можете называть меня просто Анной. Разрешите присесть?
- Разумеется… Попроси в доме лучшего кресла для ее сиятельства, - приказал он слуге, - и принеси чего-нибудь закусить, да поживей. Я не заслуживаю такой чести, чтобы фамильярничать с вами.
- Ах, Господи, - сказала графиня весело, - я прихожу навестить человека, который видел оборотня лицом к лицу, выказал настоящую храбрость, а он считает себя ничтожным и мелким, чтобы обращаться ко мне по имени. Наоборот, это мне должно быть лестно, что вы соизволите говорить со мной, как с равной.
- Оборотня? - переспросил он.
- Разумеется, - она даже удивилась этому вопросу. – Неужели вы единственный человек, который не подозревает о своей славе? Или этот ваш доктор решил оградить вас от пагубного влияния слухов? На вас в городе готовы молиться, и крестьяне говорят, что вы спасли их деревню от злобного чудовища.
- Чудовища?
- От их хозяина. От старого барона.
Руди промолчал. Кем бы на самом деле барон ни был, так уж точно не чудовищем.
- Полагаю, что доктор запретил рассказывать вам и о потрясающей новости, которая тоже касается вас, - переменила она тему, заметив его недовольство.
- О какой же?
- Вы назначены одним из судей над ведьмой, - просто ответила графиня. – Это большая честь, и я смею вас поздравить с этим.
- Что? – он подавился собственным удивлением, но в этот момент вошла вереница слуг со стульями, столом, кушаньями, канделябром и большим опахалом. – Я просил принести всего лишь закуски, - прорычал он, глядя на то, как слуги суетятся в его комнате.
- Ах, бросьте, - Анна дотронулась до его руки. – Или вы хотите, чтобы я ушла и не тревожила ваш покой?
- Разумеется, нет, ваше сиятельство, - но она погрозила ему пальцем и сложила губы так, что Руди прочел на них ее имя: Анна.
- Тогда давайте выпьем по бокалу вина, - сказала она. – Ведь вам не повредит вино, правда?
Слуги быстро расставляли на столе кушанья, но у Руди пропал аппетит, как только он представил себе насмешливое и презрительное лицо Магды. Он сжал челюсти, чтобы прогнать его, но образ ушел куда-то глубже, внутрь его души. «Все люди одинаковые», - наверняка скажет она.
- Оставьте нас с ее сиятельством наедине, - проговорил он вслух, и слуги, кланяясь и пятясь, вышли из комнаты. Последний неловко поставил опахало в угол, и оно неожиданно упало на пол, стоило только Руди разлить вино по бокалам. И графиня, и сам Руди одновременно вздрогнули, и это будто протянуло между ними тонкую нить таинственной связи.
Она была очень красива, особенно в сумерках, и вино перекочевало вместе с ними в постель. Она пила и ела с таким удовольствием и так доверительно говорила с ним, что часть ее сил передались и ему; Руди не мог объяснить, как они оказались рядом, и как ее рука оказалась в его ладони, а потом ее поцелуи оказались горячи, как расплавленный воск, попавший на кожу, и они больше не обращали внимания на стол, переместившись в постель, не сняв толком одежды. Анна была нежной и страстной, и он не чувствовал боли от ран, которая преследовали его все эти дни, глядя ей в лицо. В ее объятьях он позабыл обо всем: о Магде, и о ее муже, и о том, что это грех, и в иных местах, Анну бы закидали камнями за то, что она так легко предает супружеские узы, и что сам он когда-то осуждал жен, которые так легкомысленно относились к брачной постели; не было ничего, что имело бы значение – слишком уж долго у него не было женщин и слишком уж она была хороша.
- Великолепная женщина, - с осуждением сказал ему доктор на следующее утро, пока пересчитывал пилюли, присланные аптекарем, и вздохнул; откуда-то все уже знали, что произошло вечером, и как они не могли расстаться до позднего часа. – Вам очень повезло. Ее муж обладает кое-каким влиянием, да и сама она отнюдь не из последних лиц при императорском дворе. Если вы вдруг попадете в столицу, - он с неописуемым страданием взглянул на Руди, и его пухлое лицо сморщилось, - замолвите за меня словечко.
- Это всего лишь временное помутнение, - заверил его Руди, хотя
