Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы» - Юрий Яковлевич Иваниченко
– Может, укладка похожа была на что-нибудь? На ящики? Бочки? Тюки? – посыпал протокольно-наводящими вопросами адъютант.
– Скорей будет, как ящики, ваше превосходительство! – повысил в табели о рангах поручика дед, искренне веря больше зелёному мундиру, чем белому кителю (а то, как у почтмейстера, ей-богу…).
– Что же тогда вывезли с такой срочностью? – повторил вопрос Андрей Миронович и задрал голову на четырёхсаженный столб, подпиравший вершину шатра посредине.
– Именно так…
Тайный советник вздрогнул, внезапно обнаружив деда у себя под плечом.
– Что именно?
– Музыку, вот, оттудова сняли, – узловатый палец деда указал на прорези в ткани, смятой верхушкой столба. – Там такие были, как у граммофона… – Ермолай изобразил «слуховую трубку», приложив ладонь к замшелой раковине собственного уха.
– Рупоры, – догадался Серафим и, прочистив горло, добавил с учёной солидностью. – Ретранслятор.
– Или… – прищурился Андрей Миронович. – Или антенны.
Он решительно подошёл к столбу, обошёл его кругом, поглаживая полированные до жёлтого лоска бока, наконец, нашёл: точно ряд позвонков – ряд уходящих к вершине крохотных фарфоровых изоляторов.
– Ах ты, чёрт, – едва ли не простонал Андрей Миронович. – У всех под носом! У каждого жандарма на виду, да ещё при ярмарочном скоплении народа…
– Что, ваше высокопревосходительство? – проникся уважением «ветеран будки».
– Мобильная радиостанция.
– Шпиёнская?! – ахнул старик.
– А то…
Станция Новоглинск. Здесь и сейчас
«Стальной набалдашник, которым оканчивалась трость злодея, оказался не такой уж простой галантерейной деталью», – пронзила мысль мозг жандарма, что всю дорогу играл роль «губернского чиновника» на досуге.
Пронзила одновременно с дикой болью, пробившей насквозь ногу в замшевом ботинке.
От одного только удара концом трости по ноге такой боли быть не могло, – даже, если б под набалдашником был спрятан какой-нибудь шип. Хлопка выстрела в суматохе он даже не расслышал. И хоть нажал спусковой крючок своего браунинга – успел, – рыжеусый злодей в белой визитке, воспользовавшись его секундным замешательством, уже вывернулся, отскочил в сторону.
Одним словом – ушёл с «линии огня».
А вот поручик особого фельдъегерского корпуса Валентин Свиридов, вжавшийся в угол дивана за распахнутой дверью купе, как раз и оказался на ней.
Он вздрогнул, опустил внезапно ослабевшую руку с револьвером; понурил голову, изумлённо глядя на дыру в жёлтой коже портфеля. И не успел навалиться на него грудью, как портфель выдернул на себя всё тот же злодей в белой визитке и бежевом жилете с бабочкой.
Мгновенно сориентировался, подлец.
Ударил набалдашником трости в окно за плечом фельдъегеря, и стекло в морёной раме мгновенно заплясало зигзагами трещин от правильного отверстия.
Цепочка, которой, как положено, портфель с казёнными бумагами был прикован к стальному браслету на запястье поручика, задержала вражину не особо. Должно быть, готов был к таким «штатным» неожиданностям.
Кровь упругой струёй брызнула на баркановую обивку дивана из мясницки-ровного среза.
Поручик, кажется, даже очнулся от самой смерти. Его бледное лицо исказила судорожная гримаса, он приоткрыл глаза…
Тяжёлый тесак, мелькнувший блесной на свету, мазнул одной и другой стороной по люстриновой скатерти столика, оставив жирный красный мазок, и снова скрылся под белой штаниной за голенищем высокого шнурованного ботинка с медным носком.
Этим же кованым носком злодей, вскочив на край дивана, ударил в оконное стекло, в отверстие, от которого распускалось рваное плетение трещин.
Окно как выдуло шквальным порывом ветра, и бритоголовый господин в белой визитке, с рыжими бородкой и усиками оказался на досках дебаркадера чуть ли не раньше хрустальных осколков…
И что делать с этим внезапным подарком судьбы? Новоглинский исправник, ей-богу, не знал, что и делать. Он к тому моменту только и успел, что впасть в панический ступор и вытянуть «наган» на чёрном шнуре в сторону тамбура. Перевёл его на бритоголового, но поскольку подсказать ему «пли!» или «отставить!» – было некому, так он и не нажал спускового крючка.
Не нажал, а неизвестный тем временем вскочил поверх запертой дверцы в его мирно квохчущий «Fiat-Zero», и тот взревел от удара по акселератору.
Чихая с табачным усердием, исправник валко трусил в сизых клубах дыма за автомобилем и стрелял, пока не закончились в барабане патроны, и пока изящный задок двухместного ландо, скакнув вниз по сходням, не исчез за углом станции.
Тут только, так и не рискнув скатываться по трапу на своих коротких, как набор для холодца, ножках, господин исправник понял, что случилось что-то пренеприятное, что грозит ему не только потерей автомобиля, на который ушли годы службы, но и самой её, службы.
Реплика за спиной только подтвердила самые дурные предчувствия.
– Быстро! Доктора, фельдшера, кого-нибудь! Там ранен фельдъегерь Генштаба!
«И украдены совершенно секретные документы…» – додумал уже сам исправник, с отчётливостью протокола вдруг припомнив «среди похищенного» жёлтый портфель, что первым полетел на двухместный диван угнанного «фиата».
«Всё пропало! Коллежский советник по выходу в отставку тю-тю, гужевой подряд, что собирался выторговать силком у Гуревича, пользуясь властью, тю-тю, – продолжил терзания исправник. – Ах, какая теперь власть? Дай бог, сошлют в становые, только и останется, что земством помыкать. Всё пропало!»
– Что с его рукой?.. – в ту же минуту спросил Кирилл, убедившись, что и до младшего брата дойдут руки у объявившегося на перроне фельдшера.
– Перетяните жгутом. Там сущие пустяки, кость не задета. Вы же военный, сами должны понимать, – скороговоркой пробормотал фельдшер земской больницы, как нельзя кстати собравшийся в губернию за лекарствами.
Какая-то девчонка в расстёгнутом пальто на гимназической форме оказалась рядом.
– Я сейчас. Я перевяжу. Я умею.
Кирилл кивнул – давай, мол, – и шагнул по коридору вслед за фельдшером.
– А тут случай серьёзный. Кишки, знаете ли. Гордиев узел, – сообщил всем желающим слушать земский эскулап.
Это уже относилось к поручику. Его только что вынес из купе жандарм, залитый кровью, как жизнелюбивый рождественский поросёнок, но по-прежнему суетливый и резвый, как тот самый «коммивояжер», роль которого исполнял. И злой.
Кровь, залившую его грудь, едва удалось остановить, натолкав в перебитый нос ваты, а лётчик, заехавший ему локтем «по сопатке», не то что в обморок падать не собирался – «на жандарма ж напал же!», – но даже извиниться не соизволил, отмахнулся:
– Нумер носить надо, конспираторы!
Впрочем, и не до того сейчас. Не до политесов. В распахнутом оливково-зелёном мундире поручика расплывалось на тонком белье тёмно-багровое пятно, густое и вязкое, как и положено внутриполостному кровотечению.
Это было куда хуже, чем обрубок на месте кисти руки, артериально-алый обрубок, высунутый из бельевого льна.
И куда хуже, что вместе с отрубленной кистью фельдъегеря исчез и его портфель.
Её, кисть, впрочем, скоро нашли, по рухнувшей в обморок бабе, прибежавшей на переполох.
