Андрей Степаненко - Великий мертвый
И лишь Какама-цин сразу встревожился, начал расспрашивать, и Сиу-Коатль рассказала, что Иц-Кау-цин из комнаты для совещаний так и не выходит — уже второй день подряд, а сам Тлатоани даже вождей из провинций не принимает, — одних гонцов… но, в конце концов, от нее отмахнулся и Какама-цин.
— Сейчас у Мотекусомы очень важные переговоры идут, высокородная Сиу-Коатль. Ты бы в это не вмешивалась. И, кстати, Иц-Кау-цин, как Повелитель дротиков, обязан там присутствовать. Сколько бы переговоры ни длились.
А дни все шли и шли — второй, третий, четвертый, и до членов Тлатокана вдруг стало доходить, что давно пора вызывать их на совещание, а из дворца ничего не поступает. Одни распоряжения об усиленном снабжении кастилан едой для солдат и свежей травой для Громовых Тапиров.
Только вот выводы они сделали свои.
— Мотекусома опять не собирается нас ни о чем извещать, — сокрушенно покачал при встрече головой Верховный судья. — Ни во что закон не ставит!
— Я думаю, он хочет породниться с кастиланами в одиночку, а наши дочери останутся без достойных мужей, — ревниво предположил правитель Тлакопана.
— Все ему власти не хватает… — зло процедил Какама-цин.
И когда прошло шесть дней, Высший совет, наконец-то, созрел. В нарушение этикета все трое прошли на женскую половину, переговорили с осунувшейся Сиу-Коатль и вскоре, сняв обувь и скрыв парадные одежды под одинаковыми служебными накидками, входили в зал для приемов. Огляделись и признали: все именно так, как говорила Женщина-Змея.
Кортес, оба переводчика и четверо кастиланских вождей в почетных накидках из перьев колибри и кецаля напряженно сидели над чашечками с давно остывшим какао и оставлять верховного правителя один на один с Высшим советом страны отнюдь не собирались.
— Завершились ли твои переговоры с высокочтимыми гостями? — сразу же после приветствия перешел к делу Верховный судья.
— Нет, — коротко ответил Мотекусома. — Не завершились.
— А достиг ли Великий Тлатоани хоть каких-нибудь результатов? — осторожно поинтересовался правитель Тлакопана. — Все-таки шесть дней прошло…
— Нет, не достиг.
Члены Тлатокана переглянулись. Все было очень, очень странно, однако ничего более при чужаках говорить не следовало.
— А когда ты собираешься пригласить Тлатокан на совещание?
— Мне это неизвестно.
Вожди обомлели. Таким они своего правителя еще не знали.
— И что же нам теперь делать? — совсем уже растерянно спросил Какама-цин.
— У каждого из вас есть свои обязанности, — сухо напомнил Мотекусома, — как перед Союзом, так и перед своим родом. Их и выполняйте. Идите. Я должен говорить с моими гостями.
Потрясенные вожди медленно, не поворачиваясь к Тлатоани спиной, отошли к выходу и, затрещав тростниковой занавесью, вышли. Но обсудить увиденное они отважились лишь, когда вышли на кипящую народом залитую солнцем улицу.
— Я думаю, Сиу-Коатль не ошиблась, — первым подал голос Какама-цин. — Но нам никто не поверит.
— И слава Уицилопочтли, что никто не поверит, — мертвым, пустым голосом проронил Верховный судья.
Вожди замерли.
— Почему?
Верховный судья болезненно сморщился.
— Если люди узнают, что Мотекусома, а значит, и его жены — доверенные ему дочери вождей всех племен оказались в руках у чужаков, Союз рухнет — еще солнце не успеет сесть.
* * *Тлатокан обсуждал свалившуюся на них и почти непосильную проблему горячо и пристрастно. Каждый стоял на своем, однако в одном они сошлись мгновенно — никаких известий о постигшем их позоре вождям других народов. Иначе их собственный народ мог в считанные дни потерять все то влияние, что с таким трудом копилось на протяжении последних трехсот лет.
Поэтому совершенно отпадала идея освобождения Мотекусомы силой извне. Имевший безусловный авторитет среди воинов Иц-Кау-цин пропал без вести. А если штурмовать дворец прикажет солдатам кто-то из них, членов Тлатокана, его просто арестуют! Понятно, что удержать происшедшее в тайне тогда стало бы невозможным, и Союз опять-таки ждал позор и неизбежный распад.
Не смог бы Тлатокан привлечь к освобождению Великого Тлатоани и внутреннюю охрану дворца. Когда Мотекусома вводил правило, что дворцовая гвардия подчиняется лишь ему, он и в мыслях не держал, что когда-нибудь, сидя в самом сердце дворца, даже не сумеет отдать ей приказ.
— Лучше всего, если их как-то выманить из дворца, — подытожил все сказанное правитель Тлакопана.
Вожди согласились: это и впрямь было бы самым лучшим.
— Даже если выманить не удастся, они и сами уйдут, — резонно добавил Верховный судья.
Все переглянулись и тоже согласились. Бегство чужаков было вопросом времени.
— Но мы не можем и ждать. Уже теперь к Мотекусоме почти никого не пускают, — рассуждал вслух правитель Тлакопана. — Скоро пойдут слухи!
— Так давайте нападем! — предложил Какама-цин.
— Ты, Какама-цин, как маленький! Мы же это обсуждали! Мы не можем напасть! — зашикали на него вожди.
— Не здесь, — пояснил Какама-цин. — У моря. Там, в крепости родной брат Колтеса сидит! Нападем на него, и Колтес обязательно выйдет из дворца, чтобы помочь!
Правитель Тлакопана заинтересованно хмыкнул.
— Можно попробовать…
— А еще лучше, если они нападут первыми, — прищурился Верховный судья и оглядел членов совета. — Что скажете, можно их обхитрить?
И тогда Какама-цина осенило.
— Горные племена тотонаков, следуя примеру Семпоалы, давно не платят союзный взнос. Так?
— Верно, — признали вожди.
— Но и с кастиланами они породниться не успели.
Вожди заулыбались. Они уже чуяли, куда клонит Какама-цин.
— Мы начнем собирать с них союзный взнос, — возбужденно развивал мысль молодой вождь, — и кастилане обязательно поинтересуются, не их ли родственников обирают. Где им разобрать, с кем из тотонаков Колтес породнился, а с кем нет?
— Они выйдут из крепости, и мы их убьем! — радостно завершил правитель Тлакопана.
Члены Тлатокана замерли. Идея была безупречной, а отпор кастиланам при вмешательстве в чужие дела — абсолютно справедливым.
И вот тогда снова подал голос молодой Какама-цин.
— Не в этом дело, уважаемые. Главное, Колтеса из дворца выманить. А тех, кто в крепости сидит, мы еще двадцать раз убить успеем.
* * *Едва члены Высшего совета вышли, Кортес выбежал в соседнюю комнату и прильнул к амбразуре. Вышедшие из парадного подъезда вожди недолго размахивали руками, а потом вдруг явно согласились. И рожи у них были мрачные…
