Генри Хаггард - Ожерелье Странника
Мужчина в черной мантии, сидевший ниже судей, поднялся и зачитал обвинение против меня. Оно было кратким и состояло в том, что я, Михаил, ранее известный как Олаф или Олаф Красный Меч, норманн, состоящий на службе у императрицы Ирины, генерал ее армии, камергер и управляющий дворца, устроил тайный заговор против императрицы, убил несколько сотен ее солдат с помощью других норманнов, а ранил еще большее число.
Меня спросили, что я отвечу на это обвинение, и я сказал:
— Я невиновен.
Затем были вызваны свидетели. Первым оказался тот из четверых мужчин, которого Ирина натравила на меня, кому единственному удалось спастись бегством, хотя при этом он и получил от меня удар мечом. Этого парня ввели под руки, так как сам он ходить не мог. Он стал рассказывать всю историю, а когда закончил, мне было разрешено задать ему несколько вопросов.
— Почему императрица приказала вам напасть на меня? — спросил я его.
— Думаю, что она увидела, как вы поцеловали египтянку, генерал.
Этот ответ рассмешил многих.
— Вы пытались убить меня, разве не так?
— Да, генерал, нам это приказала императрица.
— И что было дальше?
— Вы убили троих из нас, одного за другим, генерал, будучи искуснее и сильнее нас, а когда я повернулся, чтобы убежать, то вы ранили меня вот сюда. — И, с трудом повернувшись, он указал всем на то место, куда опустился мой меч, на ту часть солдатского тела, которая не должна получать ран. При виде этого присутствующие в зале суда рассмеялись снова.
— Вызывал ли я вас каким-либо образом на схватку до того, как вы напали на меня?
— Конечно нет, генерал. Вы разозлили императрицу тем, что поцеловали эту красивую египетскую госпожу. По крайней мере, мне показалось, что с каждым вашим поцелуем она все больше раздражалась, пока не стала совсем бешеной и не приказала нам убить вас обоих.
На этот раз смех был громовым, так как даже офицеры из состава суда не могли более удерживаться, а дамы закрывали лицо руками и хихикали.
— Уберите отсюда этого дурака! — закричал председатель суда, и беднягу быстро выволокли из помещения. Что с ним случилось впоследствии, я не знаю, хотя и могу догадываться.
Вновь появлялись свидетель за свидетелем, рассказывая о схватке, которую я уже описал, хотя большая часть из них пыталась излагать суть происшедшего иначе, чем все было на самом деле. Многим я не задавал вопросов. Но в конце концов я потерял терпение, выслушивая их россказни. И тогда обратился к судьям:
— Господа, к чему все эти свидетельства, если среди вас я вижу трех доблестных офицеров, которых хорошо запомнил удирающими от норманнов в ту ночь, когда мы четырьмя сотнями мечей нанесли поражение почти двум тысячам ваших солдат? Поэтому вы сами разве не лучшие свидетели происшедшего? Кроме того, я признаю, что, будучи захвачен видом схватки, я в ее конце выступил против вас и сражался до того момента, когда многие стали спасаться бегством, в том числе и вы сами…
Теперь эти капитаны смотрели на меня с ненавистью. Председатель заявил:
— Подсудимый прав. К чему выслушивать дальнейшие показания?
— Я также считаю, — добавил я, — что была выслушана только одна сторона, участвовавшая в деле. Теперь же я хочу вызвать своих свидетелей, и первой среди них должна быть Августа, если она пожелает появиться здесь и выступить, рассказав, что происходило в лагере норманнов в ту бурную ночь.
— Вызвать Августу? — у председателя даже дыхание перехватило. — Возможно, подсудимый Михаил, вы захотите вызвать и самого Господа Бога с вашей стороны?
— Это, господин, — ответил я, — я уже делал раньше и делаю сейчас. И кроме того, — медленно добавил я, — я уверен, что пройдет некоторое время, — будет ли это завтра или через день, — и все вы, теперь судящие меня, убедитесь, что я не стану упоминать Его имя в суде.
В зале суда на некоторое время воцарилась мрачная тишина. Было похоже, что эти слова дошли до сердца каждого из присутствующих в нем. Я заметил, что чуть качнулись занавеси галереи, размещенной в верхней части одной из стен. Мне пришло в голову, что сама Ирина скрывалась за этими занавесями (впоследствии я узнал, что так оно и было и что она сделала какое-то движение, от которого они и колыхнулись) .
— Ну что ж, — сказал председатель после паузы. — Так как Бог не появился, чтобы стать вашим свидетелем, а также потому, что каких-либо других свидетелей у вас нет, а сами вы не можете быть свидетелем перед лицом закона, настало время перейти к оглашению приговора.
— Кто там сказал, что у генерала Олафа Красный Меч нет свидетелей? — произнес низкий голос в конце зала. — Я желаю быть свидетелем!
— Кто это? — спросил председатель. — Пусть он подойдет поближе.
В конце зала произошла маленькая суматоха, и сквозь толпу людей, которых он, казалось, отбрасывал налево и направо, появились очертания фигуры могучего Джодда, с ног до головы одетого в доспехи и со своим знаменитым топором, который он нес в руке.
— Это тот, кого некоторые из вас знают достаточно хорошо, в то время как другие из вашей компании, которых уже нет в живых, никогда в будущем не узнают. Я тот, кого императрица именует Джоддом Норманном, по рангу — второй после Олафа командир Северной гвардии императрицы, — ответил он и промаршировал к тому месту, где должны стоять свидетели.
— Уберите ваше варварское оружие, — воскликнул один из офицеров, сидевший в ряду судей.
— Что ж, — сказал Джодд, — подойди сюда, храбрец, и попробуй взять его у меня. Обещаю, что тебя вынесут отсюда раздельно кое с чем — я имею в виду твою дурацкую башку. Да и кто ты такой, что осмеливаешься разоружить офицера императорской охраны?
После этих слов больше никто не требовал убрать топор, и Джодд приступил к даче показаний, которые вряд ли нужно излагать, так как подробности битвы уже приводились выше. Какой эффект произвели на суд его показания, не могу сказать, но в том, что они тронули всех присутствовавших в зале, не было никакого сомнения.
— Вы закончили? — обратился к нему председатель, когда Джодд уже завершал свой рассказ.
— Не совсем, — проговорил Джодд. — Олафу Красный Меч был обещан открытый суд, так оно и есть, в противном случае я и мои товарищи не смогли бы прибыть сюда, чтобы рассказать тут правду. А здесь наверняка до этого редко слышали правду. Ему также был обещан справедливый суд. А вот этого-то и нет, так как я вижу, что большинство судей — люди, с которыми он бился в тот раз и которые спаслись от его меча только благодаря своему бегству. Я предлагаю завтра спросить византийцев, справедливо ли то, что человека судят побежденные им враги. Сейчас мне ясно, что вы вынесете Олафу приговор «виновен» и, возможно, приговорите его к смерти. Что ж, выносите свой приговор, назначайте меру наказания, но не пытайтесь привести его в исполнение!
