Александр Дюма - Царица Сладострастия
Что касается аббата делла Скалья, то он отсутствовал, в очередной раз уехав по какому-то поручению герцогини, очень его уважавшей и доверявшей ему многие тайны. Мы с мужем жили тихо и спокойно, старались не выдавать своих нежных чувств и на людях вели себя так же, как прежде. Это было труднее всего.
Свекровь теперь реже встречалась с сыном, была подчеркнуто холодна и строга, надеясь, видимо, таким образом вернуть его и заставить прийти к ней с повинной. Когда меня не было рядом, он действительно начинал дрожать, но стоило мне появиться, встретиться с ним взглядом, как он вновь обретал мужество и надежду. Мы везде бывали вместе, часто ездили на нашу виллу, поднимались в спальню, украшенную венгерским кружевом, без конца вспоминали первые минуты счастья, полагая, что оно продлится вечно. Вполне естественное событие, обычно переполняющее радостью семейный очаг, а для нас означающее открытое признание наших возобновившихся, или скорее начавшихся, брачных отношений, лишь затруднило вдвойне и без того сложное положение, в котором мы находились.
Надо было открыться г-же ди Верруа. Мы вовсе не собирались делать тайну из того, что у нас должен был родиться малыш, ведь этот ребенок был плодом нашей любви, и мы радовались, что он появится на свет, но нужно5 было, чтобы и свекровь восприняла его как благословение свыше, как Божий дар всем нам, а я была не совсем уверена, что она согласится с этим.
Сколько было возможно, мы скрывали эту новость. Даже согрешившая девица не принимает столь тщательных предосторожностей. Но мое плохое самочувствие выдало меня. Госпожа ди Верруа обо всем догадалась по моей бледности и постоянным моим недомоганиям. Каждый раз, когда она смотрела на меня, я заливалась краской. Мой супруг краснел еще больше, отворачивался и уходил, опасаясь объяснений. Я тут же следовала за ним, испытывая не меньший страх.
Однажды, когда я была уже готова удалиться к себе, г-жа ди Верруа окликнула меня. Я не осмелилась идти дальше, поняла, что надо вернуться и что пришло время разоблачения. Свекровь снова позвала меня, я повиновалась и подошла. Она окинула меня полным ненависти колючим взглядом и без всякого предисловия спросила:
— Вы беременны, сударыня?
Я ничего не ответила, настолько резким показался мне этот поставленный в упор вопрос.
— Когда же вы намерены признаться в этом? Когда поделитесь новостью с их высочествами? Неужели вы надеетесь скрыть ваше состояние?..
— Сударыня…
— Предупреждаю вас, это было бы слишком смешно. После того, как вы, в вашем возрасте, так безобразно повели себя с моим сыном, после того, как предпочли образ жизни, в котором даже бесстыжая девка не могла бы, наверное, признаться, не собираетесь ли вы строить из себя недотрогу и скрывать то, что за всем этим последовало? Ну и скромница, куда там! Как будто появление наследника рода ди Верруа не внушает вам гордости! А на что вы годитесь помимо этого?
Услышав, как меня оскорбляют, я возмутилась:
— Скажите, пожалуйста, сударыня, разве я не замужем? В чем же я была недостаточно скромна? В чем проявилось мое бесстыдное поведение? И если я подарю наследника роду ди Верруа, то, мне кажется, род д'Альберов, к которому я принадлежу…
— Род д'Альберов! — воскликнула свекровь, обрадовавшись, что нашла подходящий способ унизить меня. — Род д'Альберов, неужели? О! Вы полагаете, что нас можно сравнивать? Да и что такое род д'Альберов? К тому же род ли это вообще и переходит ли в подобной среде имя по наследству? Ваш дед был сокольничим, моя дорогая мадемуазель де Люин; ваш прадед — и того ниже, запомните это, если до сих пор об этом не слышали, и всякий знает: из сокольничего можно сделать repuoia, но дворянина — никогда.
— Но, сударыня, — опять заговорила я, побледнев от гнева, — зачем же вам понадобилось отрывать внучку этого сокольничего от ее страны, от дома де Люинов, где живут так счастливо, от этой семьи, окруженной таким большим уважением, и привозить ее к вам, на эти муки? Зачем наследник рода ди Верруа стал моим мужем? Искушением для вас было не приданое, ведь я его не получила. Ни моя красота, ни очарование моего ума не могли соблазнить вас: в тринадцатилетнем ребенке нет ни того, ни другого. К тому же вы и не видели меня. Кто же подтолкнул вас к союзу с герцогом де Люином, даже не дворянином, человеком, которого вы так презираете?
Госпожа ди Верруа была так удивлена, что злость ее угасла. В первые минуты она позволила мне говорить, потому что не ожидала такой смелости. До сих пор я была послушна и впервые возвысила голос. В эту минуту я была матерью наследника рода, женой графа ди Верруа, а не иностранкой, которую можно безнаказанно оскорблять. Свекровь почувствовала, что перед ней враг, которого ей трудно будет победить, и я не сомневаюсь, что моя погибель была предопределена именно с этого мгновения. Однако она хотела одержать победу и отпустить меня только после того, как изольет всю свою желчь.
— Если бы я знала вас раньше, сударыня, если бы могла предвидеть, во что превратится впоследствии тринадцатилетняя девочка, клянусь, вас бы здесь не было. Но я поверила аббату де Леону; положившись на его дружбу, а главное, желая обеспечить счастье сына, которого я люблю больше всего на свете, я согласилась принять вас у себя даже нишей — вы сами это только что сказали — и отдать вам все, не требуя для наследника старейшего рода Италии ничего взамен, кроме вашей молодости, добродетели и красоты; я убеждала себя, оправдывая этот неравный брак, что граф ди Верруа достаточно знатный вельможа, чтобы сделать свою жену настоящей графиней, даже если она не слишком благородного происхождения, и что достойнее все отдать, не получив ничего взамен. Вот почему я приняла вас, сударыня, если хотите знать, а сегодня вы еще меня оскорбляете вместо благодарности за всю мою доброту.
Я упала в кресло, задыхаясь от гнева и бессилия, сдерживая бурные чувства, которым не могла дать воли.
Свекровь могла бы продолжать так еще два часа, а я бы ничего не ответила; у меня перехватило дыхание, я чувствовала, что умираю. Но ей совсем не было жалко меня, напротив, она встала и радуясь тому, что заставила меня замолчать, с насмешкой поклонилась мне и сказала:
— Я пришлю к вам ваших горничных, чтобы они освободили вас от корсета, и требую, чтобы вы больше не носили его. Это уже бесполезно, я все знаю.
Покидая меня, она велела позвать Марион и Бабетту; они прибежали, и их возмущению не было конца. Как только меня привели в мои покои, Марион отправилась за г-ном ди Верруа и сообщила ему, что злая вдова убьет нас, меня и ребенка, если он не наведет в семье порядок.
Господин ди Верруа впал в отчаяние; но он был не из тех людей, кто мог бы навести порядок там, где была его мать. Он оказался между двух огней. Я заявила ему, что и на час не останусь в его доме после того, как со мной так обошлись, что напишу родным и попрошу отца забрать меня.
