Ночь музеев - Ислам Ибрагимович Ибрагимов
Свет напоминал золото. Он был золотым отображением свечи или отсветом чего-то золотого помещенного в каплю? Владислав Романович улыбнулся собственной глупости, которая подсказывала ему что свет есть золото, но мысль эта все равно не покидала его, и он вгляделся в самую меньшую каплю, по его мнению, самую заповедную и немыслимую; правда слеза эта быстро впиталась в бумагу и забрала с собою таинственный отсвет свечи. Таким образом остались только капли чернил, которые не замедлили впитаться следом за слезами. Лист бумаги стался сухим.
Владислав Романович подпер рукой голову и вгляделся в окно. Мир предстал перед ним в смутных красках ночи и свет от свечи не давал ему должным образом разглядеть происходящее на улице. Ему послышалось как бездомная кошка замяукала и точно запищала – до того неприятен был ее зов, сосредоточенный к потемкам покинутой улицы. Владислав Романович не видел кошку, но он представил ее себе рыжей, пухлой, с пушистым хвостом и аккуратной походкой. Кошка ушла из его мыслей пройдя некоторую дистанцию.
Послышался одинокий голос воробья, разом потухший в безмолвии. Владислав Романович сомневался в том, что воробушек способен бодрствовать в столь поздний час. Ему было известно, что человек единственное животное, которое страдает по собственной воле и по собственной воле бодрствует, подпитывая это страдание. Воробушек в очередной раз возвестил о себе и затем смолкнул, больше не искушая Владислава Романовича надеждой на то, что он проспал достаточное время для наступления утра.
Владислав Романович почувствовал спертость воздуха и приоткрыл окна. Холод обвеял его восседающее за столом тело, приходившееся точно лишним грузом для неповторимых мыслей и невообразимых идей, которые невозможно было извлечь наружу по причине слабости, сдерживающей их. Владислав Романович начал мириться с тем, что вдохновение покинуло его. Почувствовав дуновение майского ветра, приправленного цветением природы, обычно дремлющей ночью, но все же истощающей свой всесторонний торжественный над недавней спячкой под сугробами зимы запах свободы вдохновляемый и вдохновляющий, повергаемый и повергающий других своим великолепием в небывалое наслаждение Владислав Романович под воздействием невероятного эффекта природы властвующей над людьми своим влиянием вдруг очнулся от хандры и воспрянул духом. Он встал из-за стола и прошелся по комнате; стены квартиры не давали ему свободы размышления, словно тем самым они воздвигали границы безграничному и потому Владислав Романович был вынужден немедленно одеть на себя плащ и шляпу дабы покинуть квартиру, сдерживающую его талант и вдохновение.
Небеса были необъятны, улица была освобождена от людского присутствия. Владислав Романович начал вглядываться в сумерки уличной темноты дабы разглядеть дорогу. Все что виделось ему, было едва различимо. На ум приходил не фонарь, который избавил бы его от слепоты, а маяк что отдаленно осветил бы путь заблудшему в собственном дворе бедолаге. Маяк указывает, судно направляется, но Владислав Романович подобно сбившемуся с необходимого курса судну начал идти по течению в надежде что ветер незримыми волнами поведет его более коротким путем.
Грудь сдавливалась над натиском воображения и подобно тому как художник заполняет красками белоснежное полотно, так и воображение при виде беспросветной темноты начинает вносить свои наброски заполняя тем самым свободное пространство от унылой пустоты. Голова Владислава Романовича оживилась образами, сердце гулко застучало при виде очертаний, осветленных с одной стороны, а с другой стороны походивших на страшных тварей, дорисованных игрой воображения. Страх оживляет дремлющий разум также бесцеремонно как холодная вода пробуждает сонное тело.
Владислав Романович вышел из-за двора и попал на улицу. То, что он увидел заставило его остановиться. Бродяги слонялись по улице в своих зловонных одеждах и заполонили пространство если не своим присутствием, то запахом исторгающемся от них. Внезапно черный камень, возле которого встал, Владислав Романович зашевелился и это оказался один из бедняков, свернувшихся калачиком ближе к теплому дому. Владислава Романовича обдало холодком по всему телу, он повернулся в противоположную сторону улицы и увидел свет фонаря, отдалявшийся от него.
Он поспешил за фонарем, полагая что господин, несший его не причинит ему вреда и не повернется в его сторону. Зачем Владислав Романович последовал за ним? Вероятно, он нашел в этом страннике, облаченном в длинные одежды нечто такое что тщился найти посреди кишащей бродягами улице. Страх преследовал его попятам. Ему слышалось как шушукались и переговаривались между собой разбойники, как натачивали свои ножи грабители, как храпели спящие похитители. Его страх был не менее беспощаден нежели грубая рука изголодавшегося бедняка, решившегося на тяжкое преступление и тем не менее огонек фонаря не дал ему права выбора, и он беспрекословно последовал за ним.
– Кто здесь? – Воскликнул повернувшийся господин с фонарем и в лице его Владислав Романович узнал мистера Фредерика. Владислав Романович снова остановился и вперился невинным взглядом в мистера Фредерика точно мальчишка, который сознавал что сделал нечто дурное, но который ничего не мог с собой поделать. Мистер Фредерик отвернулся и почесав затылок свободной рукой проследовал дальше.
– Как ты Мишенька? Держи рублевую, это тебе, передай маме что я переживаю за нее. О, а вот и мой друг! Ну как поживает наш бывший моряк? Плохо? Я так и думал, держи рублевую, не переживай. Так-с, а здесь у нас кто? Катенька? Неужто впрямь ты? Какая же ты все-таки красавица! Я тебе рассказывал, как поют детишки в нашем хоре? – Мистер Фредерик пискляво протянул несколько нот и послышалось как в разных частях уличной площадки захохотали бедняки. – Лови Катенька не потеряй свой рублевый. Это вам дядя Вадим, какой вы атлетичный! Не покажете ли парочку трюков? Эй, а где наш выпивала Андерсон? Куда он запропастился? Нет, правда я его совсем не вижу!
– Его арестовали за буянство!
– Кто же мог арестовать нашего Андерсона? Я готов сейчас же ринуться в суд и поклясться, что Андерсон самый честный малый из всех, с кем я имел знакомство! Арестовали? Моего Андерсона? Я помню, как он ухаживал за сиротами, оказавшимися на улице. Кому удалось собрать значительную половину пожертвований для пострадавших от наводнения в прошлом году? Кто, будучи пьяным вытащил утопленницу прямо из Невы? Кто чистил колодец господину Меньшикову ради того только чтобы наши мальчишки сыграли на чистых и настроенных инструментах, а как они сыграли?
– О, как хорошо это было! – Подхватили остальные.
– Неужели арестовали? Надолго ли? Что за буянство он учудил?
– Всего на несколько суток, мистер Фредерик. – Выкрикнула одна дама из толпы.
– Может так даже лучше… – размышлял мистер Фредерик вслух, – по крайней
