Густав Фрейтаг - Инго и Инграбан

– Неужели придется прятать у себя в доме достойного гостя? – с неудовольствием вскричал хозяин. – Я не слуга ни кесарю, ни каттам.

– Король турингов охотно ест с золотых блюд, изготовляемых римлянами, – продолжала княгиня, – не возбуждай подозрений короля.

Неподвижно стоял гость, и тщетно старалась княгиня узнать его мысли.

– Трудно скрывать доблестную кровь под одеждой слуги, – сказал Ансвальд.

– Витязь Зигфрид, воспеваемый бардами, тоже стоял у наковальни в одежде ремесленника.

– И в конце концов сокрушил как наковальню, так и самого кузнеца! – вскричал князь. – Скажи, Инго, как нам обходиться с тобой?

– Я проситель, – с трудом ответил гость, – и высоко ли, низко ли посадишь ты меня между застольниками твоими, гневаться я не должен. Я не хвастаюсь именем моим, но и не скрываю его, а к низкой работе ты меня не приставишь.

– Он мыслит так же, как и я! – воскликнул князь.

– Витязи постоянно опасаются умаления своей чести, – улыбнулась княгиня. – Но просьба моя легко может быть исполнена: только в течение короткого времени не брезгуй одеждой, которую мы предлагаем чужеземцам, а повелитель мой между тем постарается снискать тебе благосклонность народа. Не вечно же на границах будет раздаваться бранный клич; у кесаря не будет недостатка в новых войнах, через несколько месяцев утихнет шум, а между тем удастся, быть может, задобрить короля.

– До вечера я поразмышляю над этим, – сказал Ансвальд, – потому что всегда разумны советы жены моей, и нередко мне приходилось убеждаться в этом. Но до той поры прими на себя, о витязь, смиренный вид и поверь, мне, что с сокрушенным сердцем жду я времени, когда в открытой храмине можно будет возвестить то, что требуется твоей и моей честью.

И мужчины оставили покои княгини. Когда же вечером Ансвальд сидел рядом с ней на своем ложе, то с неудовольствием воскликнул:

– Тяжко сердцу моему, что должен я видеть его на нижнем конце скамьи!

Но княгиня тихо ответила:

– Сначала испытай, достоин ли он твоего покровительства, потому что необычно свойство чужеземца и безотрадна его участь. А тайну его мы скроем ото всех, и даже от Ирмгарды, дочери нашей.

2. Пир

Во дворе князя устраивался пир. Хозяйка ходила со своими служанками по помещениям, где хранилась кухонная провизия, – длинными рядами висели там окорока, круглые колбасы и копченые бычьи языки; она радовалась хорошим припасам, выдавала их на кухню и приказывала служанкам отмечать лучшие куски особым знаком, чтобы стольник подавал их на стол старейшин. Затем они отправились в прохладный погреб; сложенный из камня, покрытый землей и дерном, он находился в укромном месте, куда не проникал солнечный свет. Там выбирала она бочки с хмельным пивом и ендовы с медом, беспокойно поглядывая на чужеземные глиняные сосуды, которые стояли в углу, наполовину зарытые в землю.

– Не думаю, чтобы мой повелитель захотел вина, – сказала хозяйка, – но если он потребует его, то прикажите подающему взять сосуды поменьше: другие слуги пусть стоят и ждут большого торжества. Да присмотрите сами, чтоб неуклюжие парни не повредили драгоценной посуды. Легко может случиться, что по неловкости опьяневших юношей длинный путь окажется напрасным для утвари, которую с таким трудом, в соломе, на лошадях доставили из италийских стран.

И еще раз заботливо оглядев обширное помещение, она продолжила:

– Довольно здесь запасов для княжеского дома, и многие годы еще мед будет веселить сердца мужей; дали бы только боги, чтобы витязи наши все осушили, весело и честно. Послушай, Фрида: что потребуется мужам – это известно, но как бы ни был обилен выбор напитков, это всегда обманчиво. Поэтому прикажи вынести в кладовую еще три ендовы старого меду и скажи подчашему, что если гости будут спокойно заняты честной беседой, то под конец можно им предложить и этого меду; если же раздражившись друг на друга они станут враждовать, то пусть он наливает с предосторожностью, чтобы не приключилось нам великое несчастье.

Княгиня отправилась на поварню, где на каменных плитах пылал огромный огонь. Перед домом юноши рассекали жертвенных животных, больших оленей и трех диких кабанов, и натыкали мясо на длинные вертела. Бесконечными рядами сидели девушки, ощипывая живность или скатывая в большие шары пряное пшеничное тесто, а деревенские ребятишки, улыбаясь, ждали той поры, когда они начнут крутить вертела, чтобы и им перепал лакомый кусок со стола витязей. Между тем дружина начальника была занята делом возле большой храмины. Посреди двора стояло большое здание, срубленное из толстых сосновых бревен, лестница вела к растворенной двери; внутри, на двух рядах деревянных столбов лежали стропила кровли, от столбов до стен, с трех сторон, тянулись высокие подмостки; посредине, напротив двери, находились почетные места для начальника и самых важных гостей, и тут же – нарядно украшенное, подобно беседке, помещение для женщин, чтобы они могли сколько угодно глядеть на пир мужей. Младшие из воинов украшали беседку цветущими ветвями, а Вольф привез большую телегу душистой травы для посыпки пола.

– Хорошо тебе здесь живется, – начал Вольф, поклонившись Инго. – Видно, госпожа благосклонна к тебе: ты ходишь в новой одежде, сотканной нашими женами. Как носится сукно, изготовленное девами Турингии?

– Что охотно предложено, то впору получившему, – с улыбкой ответил чужеземец. – Я рад слышать твой голос, потому что целыми днями ты бываешь в отсутствии.

– Мы, челядинцы, с собаками добывали в лесу дичь для пиршественного стола. Помоги-ка, Теодульф! – крикнул он одному из своих товарищей. – Неужто мне одному придется опростать телегу?

Теодульф, гордый дружинник, крепкой рукой схватил ситник и через плечо обронил, обращаясь к чужеземцу:

– Кто привык выпрашивать чужое платье, тот не должен стоять праздно, когда люди, поблагороднее его, шевелят руками.

Мрачно взглянул Инго на говорившего – высокого, широкоплечего воина, с длинным рубцом на щеке. Тем же ответил чужеземцу ратник князя; гнев одного воспламенился взорами другого, и глаза противников метнули друг в друга огненные стрелы. Но Инго преодолел свое раздражение и спокойно ответил:

– Скажи ты это мне ласково, и я охотно последовал бы твоему наставлению.

Но Вольф шепнул ему:

– Не раздражай его, он брюзга и при первом удобном случае хватается за железо. Происходит он от дружественного княгине рода и служит не так, как мы. Теодульф благородного происхождения и обязался служить только временно, но впоследствии он отправится в богатое наследие своих отцов. Поэтому неудивительно, что ситник, который он обязан таскать, жжет ему руки.