Алла Гореликова - Серебряный волк

Гном отходит в сторону — и вместе с ним исчезает с тракта неподъемный валун, как и не было…

— Благодарствую, — чопорно отвечает Ракмаиль. — Что стали, парни?! Двигаем!

Ночуем на нашей заставе. Ракмаиль отсчитывает пошлину, добавляет пару золотых за постой и корм коням, покряхтев, приплачивает и за ужин для себя и охраны. Подводы выстроились во дворе, за высокой оградой. Парни заваливаются спать сразу после немудрящего ужина. Ясек встретил земляка, шумно радуется — и появляется у нашей подводы только за полночь, хмельной и довольный.

Выезжаем с рассветом. Тракт бежит вниз, ежевичные заросли по обочине тонут в сумерках, поросшие лесом горы впереди скрывает туман, и Ракмаиль заметно нервничает. Ворчит что-то себе под нос, озирается по сторонам, то и дело, привставая на стременах и почти валясь на шею коню, хватается за подвешенный к уздечке амулет. Покрикивает напряженным полушепотом: «Смотрите, парни!» — и так всех утомил, что даже Тувиль не выдерживает, отвечает на очередное «смотрите»:

— Хозяин, не заводи ребят, драться плохо будут. Смотрим.

Через пару часов, как раз к началу дня, выезжаем к таргальской заставе.

Ракмаиль еще раз бурчит свое «смотрите» и, прихватив мешочек с золотом, входит в будочку у ворот. Выходит нескоро. Покряхтев, велит сгрузить бочку с вином.

— У них такие законы — или стража внаглую вымогательством промышляет? — тихонько спрашивает Лека.

— Умолкни, — бормочет сквозь зубы Тувиль.

Из будочки выходит стражник, стучит по бочке, делает ручкой: проезжайте, мол. Створки ворот неторопливо ползут в стороны.

— Ясно, — усмехается Лека.

— Двинули, — рявкает Ракмаиль. — Да глядите в оба!

Караван въезжает на землю Таргалы.

Время… я уже потратил его бездумно много на поездку по степи, на неполный месяц пути, в котором ничего не происходило. В этот раз случиться могло что угодно, но Серж убедил меня не задерживаться чрезмерно, и я с ним согласился. Признаться, я почти поверил, что Серый погибнет в этом пути: ни я, ни Серж, ни брат библиотекарь не смогли придумать иной причины тому, что друг и побратим принца Валерия не упоминается ни в одном варианте сказания.

Поэтому я смотрел на путь каравана глазами Леки. И каждый раз перед тем, как погрузиться в видение, напоминал себе: не смотри на рутину, Анже. Ищи события. Но каждый раз в глубине души молил Господа: пусть не станет этим событием гибель Сереги!

Был сожженный мост. Пришлось разгружать телеги и перетаскивать груз через широкое, усыпанное скользкими камнями русло и узкий ручей посреди. С проклятиями поднимать тюки и бочки на обрывистый, заросший ежевикой берег. Сдерживая битюгов, чуть ли не на руках нести опустевшие телеги, обходя валуны, оскальзываясь и кляня все на свете… Переправа заняла весь день. И счастье еще, что обошлось без засады на берегу. И без вывихов у оступавшихся на скользких камнях людей. Но день этот так всех измотал, что заснули, не дождавшись горячего ужина, а груз остался лежать кучей до утра, — и в путь отправились, отдохнув, поев и загрузив телеги, ближе к полудню.

Был обвал, перегородивший дорогу, — и половина охранников помогала возчикам растаскивать камни, а другая, скорчившись за повозками, с самострелами наготове ждала нападения. Но, вот странность, — никто не напал. Кажется, даже купец не столько радовался этому, сколько пребывал в тягостном недоумении.

Был не в меру наглый, по мнению Ракмаиля, гном — стоял себе посреди тракта, открыто, не таясь, всунув широкие ладони за кожаный ремень пояса, — ухмыльнулся, услыхав: «Не стреляйте покуда», — и сказал:

— Плати, купец. Плати, и мы тебя не тронем, до самой Корварены доедешь спокойно.

— Я уже платил на границе, — буркнул купец, сам отлично понимая, как смешно и жалко звучат эти слова.

— Людям, — без тени смеха уточнил гном. — А здесь — наши угодья. Плати пошлину, честной купец!

— Ладно. — Ракмаиль махнул рукой. — Сколько?

— Половину.

— Чего?!

— Груза, — невозмутимо пояснил гном. — Половину твоего груза.

— Да вы сдурели, уважаемые! Что ж это теперь, из-за вашей дурацкой войны мы не можем торговать?!

— Э, вам ведь предлагали запродать груз, помните? И предупреждали… Нет, не надо! Не пытайтесь развязать бой, почтенный. Или вы хотите попросту провалиться под землю вместе со всем вашим товаром, лошадьми и людьми?

Ракмаиль медленно опустил руку. Переспросил:

— Половину груза?

— Или весь, если удумаете драться. Вместе с вашими жизнями. Или — половину и свободный проезд в Корварену. Я так полагаю, в убыли вы не останетесь.

Ракмаиль отличался редким здравомыслием. Правда, всю дорогу до Корварены он безбожно ругался, но путешествие и в самом деле прошло спокойно, единственным событием после гнома-вымогателя стала встреча с отрядом королевской гвардии в дне пути от столицы.

Лека, Серега и Ясек постарались ничем не выделяться среди других охранников. Что же касается Ракмаиля — купец умудрился повернуть дело так, что гвардейцы проводили караван до самого дворца, а их командир обещал лично доложить королю о размере гномьих дорожных пошлин. Похоже, купец уже рассчитал, как получить выгоду и с привезенного товара, и с того, что остался «в загребущих лапах нелюди».

УЧЕНЬЕ — СВЕТ

— Принц рос, а дела в стране шли все хуже. Король посылал против Подземелья рыцарей своих — но рыцари возвращались, не находя пути к врагу. Король разослал по стране гвардию — но гвардия нашла лишь бесславную гибель. И король, не умея найти гномов и дать им решительный бой, начал истреблять своих же подданных, тех, кто учился у гномов и торговал с ними. И Корварена лишилась лучших своих мастеров, и добрый доспех стал так дорог, что мало кто из рыцарей мог достойно снарядиться на битву. Хороший же клинок и вовсе невозможно стало купить, и те счастливцы, что владели оружием гномьей работы, берегли его пуще жизни.

Мишо кашлянул. Взял чашку с водой. Поставил обратно. Вздохнул.

— И год от года жизнь на Золотом полуострове становилась все хуже, и страна наводнялась разбойниками и нищими… по правде сказать, святые отцы, это кажется мне удивительным. И война с Подземельем, бесславная для короля Анри, но все же не прекращаемая… и это истребление собственного народа… много лет… будто бы короля снедала страсть, безумная и бестолковая, сжигающая разум и здравый смысл. Я не понимаю… но так было!

— Человек ходит, Господь водит, — вздохнул светлейший отец Николас. — Не нам судить о путях Промысла Вышнего, ибо непознаваемы и неисповедимы… Продолжай, сын мой.