Крепостное право - Мария Баганова
Он выхлопотал себе полугодовой паспорт, собрал от добродушных людей 25 рублей на дорогу и 3 января 1844 года покинул родину…
Затем Шипов принялся намеренно искушать судьбу и появлялся в тех местах, где был велик риск быть захваченным в плен горцами. «Из Незапной крепости в Андреевский аул я ходил довольно часто, как для учета сидельцев в двух духанах Фавишевича, так для покупки скота и разных припасов. По пятницам (базарные дни) я бывал в ауле непременно. Ходить приходилось большею частию одному, иногда довольно поздно. Некоторые знакомые татары предупреждали меня, чтобы я опасался ходить ночью. На такие предостережения я мало обращал внимания: я боялся только смерти; плена же у горцев хоть и страшился, но в душе желал его».
И желаемое случилось: «Как раз на половине дороги от аула и форштата меня вдруг схватили неизвестные люди и потащили под гору к Акташу; вниз я скатился с ними по снегу. Я вздумал было кричать часового, но хищники обнажили свои кинжалы и приставили их к моей груди. Я обмер. Потом хищники надели мне на голову какой-то башлык – перевязали его так, что я не мог ничего уже видеть; руки мои тоже связали ремнем и повели».
Сначала горцы требовали выкуп, но, даже получив деньги, не отпустили Шипова. И всё же благодаря помощи знакомого татарина ему удалось бежать. «Я бежал, сколько осталось сил моих. Слезы лились от встречного ветра; но мне было не до них… Вот вдали, по правую сторону, я увидел башню Незапной крепости, а там – и Андреевский аул. Скоро лес совершенно кончился. Я побежал на большую дорогу, которая шла с линии от Терека. Вон часовой на крепостной стене. Я прибежал к форштадтским воротам и упал замертво…»
Спустя месяц после освобождения Шипов принялся хлопотать «по делу о плене», то есть добиваться вольной для себя и своей семьи: «Пришел к полковому командиру Козловскому, рассказал ему всё дело и просил выдать мне свидетельство о том, что в плену у хищников я действительно был. Командир сделал мне строгий выговор за то, что я иногда поздно ходил в Андреевский аул; однако приказал отобрать от меня в полковой канцелярии подробное объяснение, выдать мне надлежащее свидетельство».
Это свидетельство Шипов приложил к прошению на имя прокурора об освобождении от помещичьего владения. И прошение его было удовлетворено.
Жена с детьми приехала к Шипову в Херсон, и они начали жить по-новому. Однако даже после официального признания его свободным человеком Шипов узнал, что бурмистр разыскивает его через полицию. Шипов не стал выяснять зачем. «“Но ведь за деньги всё можно сделать”, – подумал я и сказал себе: “Удались от зла и сотворишь благо”».
Манифест 1861 года
Первым официальным заявлением о подготовке к отмене крепостного права принято считать обращение Александра II к представителям московского дворянства в марте 1856 года. Император сказал: «Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам; это несправедливо, и вы можете сказать это всем направо и налево; но чувство, враждебное между крестьянами и их помещиками, к несчастию, существует, и от этого было уже несколько случаев неповиновения к помещикам. Я убежден, что рано или поздно мы должны к этому прийти. Я думаю, что вы одного мнения со мною, следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу». Александр II Николаевич надеялся, что «благомыслящие владельцы населённых имений» сами выскажут, «в какой степени полагают они возможным улучшить участь своих крестьян…»
В январе 1857 года был создан Секретный комитет по крестьянскому делу, впоследствии переименованный в Главный комитет по крестьянскому делу. С 1860 года его председателем был младший брат Александра II великий князь Константин Николаевич. Комитет последовательно подготавливал несколько проектов реформы, различавшихся по степени радикальности. Итогом его труда стало «Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости».
Б.М. Кустодиев. Освобождение крестьян (Чтение манифеста). 1907
На основании этого «положения» был издан высочайший манифест «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей», подписанный 19 февраля 1861 года. Народу его прочитали в церквях священники.
Согласно манифесту, крестьяне переставали считаться крепостными и стали называться «временнообязанными», получив права «свободных сельских обывателей». Крестьянские дома и всё движимое имущество крестьян было признано их личной собственностью. Однако право собственности на землю сохранилось за помещиками. Они лишь должны были предоставить в пользование крестьянам придомовый участок и полевой надел. Минимальный размер надела для каждой местности устанавливался особо. За пользование этими наделами крестьяне должны были отбывать барщину или платить оброк в течение девяти лет. Они имели право выкупить наделы, после чего их обязательства перед помещиком прекращались. Таким образом, реформа 1861 года прежде всего охраняла интересы помещиков, освобождая крестьян «без земли», фактически их разоряя.
Распалась цепь великая!
Распалась и ударила
Одним концом по барину,
Другим – по мужику! —
отреагировал на это событие поэт и публицист Николай Алексеевич Некрасов.
И всё же ликование в народе было немалое!
Николай Николаевич Шипов вспоминал: «19 числа в соборе прочитан был всемилостивейший манифест об освобождении крестьян из крепостного состояния. Радость народа была неописанна. Благодарность его к своему добрейшему Царю-батюшке Александру II Николаевичу была велика и беспредельна. Народ загулял, да и было от чего».
А его современник, эмоциональный Фёдор Бобков, крепостной человек, даже написал по этому случаю стихи:
Много думал я в свой век,
Всякой всячины слыхал;
Но что я – тож человек
Только ныне я узнал,
Прочитавши чудный, славный,
Знаменитый манифест,
Коим царь наш православный
С нас свалил тяжелый крест.
Однако спустя четыре года, в 1865 году его энтузиазм поубавился. Он размышлял: «…я стал раздумывать о своей жизни, о своем положении и о положении вообще всех бывших дворовых и крестьян…Нас сделали гражданами земли русской. Каждый из нас имеет право теперь заняться тем, к чему он чувствует призвание, имеет право заняться каким угодно ремеслом. Как же воспользовался этою свободою я и все мои знакомые, бывшие дворовые люди? И я, и все, кого только я знаю, по-прежнему живут лакеями у своих господ. Почему? Я думаю, что по привычке. Как господа привыкли к нашим услугам, без которых не могут обойтись, так и мы привыкли быть рабами и сидеть на их шее, не заботясь о будущем. Когда мы собираемся вместе, о чем мы рассуждаем? Только о том, как бы устроить общество или контору опять-таки исключительно только для найма прислуги. Только прислуживать, быть лакеями, только, по-видимому, к этому мы и способны. Другими словами, мы хотя и наемными и по собственному желанию, но остаемся всё-таки рабами. Возьмем вот хоть меня. Я и грамотный, и постоянно много читающий и рассуждающий, вот, несмотря на мои 30 лет, не могу отстать от этой беспечной жизни, не могу решиться поступить куда-нибудь письмоводителем или конторщиком. На словах мы способны на всё, а на деле нет у нас ни предприимчивости, ни энергии».
Провинциальный поэт Владимир Владимирович Стародубский, считавшийся человеком «весьма неблагонадежного образа мыслей и вредной в политическом отношении нравственности», по случаю освобождения крестьян разразился наполненным едким сарказмом стихотворением, в котором говорилось:
Вот пало крепостное право —
И я кричу: пора! пора!..
Великий подвиг! честь и слава!
Свобода страждущим – ура!
Народ наш стал могуч и волен,
То счастья верного залог…
Но чтоб в душе я был доволен —
Избави бог! Избави бог!
Я говорю: теперь свободен
Народ, от счастья недалек…
О, как прекрасен, благороден
Наш умный русский мужичок!..
О, я готов с ним целоваться,
Обнять, любить – ведь это долг;
Но чтоб на деле с хамом знаться —
Избави бог! Избави бог!..
