Шаги Командора или 141-й Дон Жуан - Эльчин Гусейнбейли
– Это что – продолжение символического замужества? – полушутя-полусерьезно спросила она.
Уж если я проделал такой путь, она должна была смягчиться.
– Хочешь – пусть будет так. Но обещаю, как только завершу роман, переведу на русский язык и вышлю тебе. Тем самым впишу твое имя в историю, – сказал я с улыбкой.
– Ты все равно напишешь. Потому можешь обойтись и без моей помощи.
– Но ты не получишь русского экземпляра…
Помолчав (словно прислушиваясь к гулу проезжавшего далеко автобуса), обронила:
– Тебе повезло. Я все равно должна вернуться в Мадрид, показаться дантисту. Здешним врачам не доверяю… но сейчас поздно. Пока приеду в Мадрид, все будет закрыто. Лучше тебе переночевать здесь.
Я возразил, сославшись на то, что в Мадриде у меня забронировано место в отеле. Найдется, где нам переночевать.
– Ладно… Уговорил… Но прежде я хочу познакомить тебя с моим дедушкой.
Дед оказался симпатичным мужчиной.
Несмотря на свой шестьдесят один год, выглядел моложавым, волосы только начали редеть; смуглая кожа говорила о следах мавританской крови. Сидел и смотрел по телевизору открытие футбольного «мундиала», показывали испанскую сборную; при виде нас моментально убавил звук телевизора.
– Дедушка, знакомься! – Гайде представила меня. – Он из твоих древних сородичей. – Видя мое недоумение, добавила: – Дедушка мой из старых морисков. То есть, мусульман, принявших христианство.
Действительно, черты лица, линии кустистых бровей напоминали о восточной «генетике».
Он поднял голову, вскинул большие глаза, подал суховатую жилистую руку. Лукаво прищурился:
– Похоже, молодой человек, ты околдовал мою внучку, а?
Я смутился и попытался улыбнуться:
– Может быть и так…
– Это очень хорошо… всегда молодые влюбляются друг в друга. Но не забывайте, что последствия любви и вина одни и те же… сердечная и головная боль… Сперва приятно… потом…
– Это восточная мудрость.
– Не важно, восточная ли, западная ли… Любовь всегда доставляет головную боль. В особенности на чужбине. Ты береги мою внучку, чтоб не сбежала от тебя. Потому как ее бабушка ровно пять раз бросала меня и сбегала…
Признание старика рассмешило меня. Гайде тоже рассмеялась и, чтобы при деде показать свою преданность, взяла меня под руку:
– Нет, дедуля, я не брошу свою любовь!
«Ври, да не завирайся!» – подумал я, прижав ее к себе.
Когда мы выходили из комнаты, Гайде отстранилась от меня и, подбежав к иконе Иисуса Христа, поправила ее: икона покосилась.
* * *
В Мадрид приехали вечером. На вокзале я сказал Гайде, что идти в Национальный архив не имеет смысла, так как в прошлый раз наши поиски не дали конкретного результата, потому лучше пойти в академический архив.
– Об этом поговорим завтра, ладно? – Она потащила меня в сторону отеля. Вскоре мы заполняли анкеты в фойе гостиницы. После архивных поисков я планировал махнуть вечером в Валенсию, побывать на родине моего средневекового «мориска» – доньи Химены и шевалье Родригеса, поглядеть на море, омывающее скалистый берег. Валенсию я видел только в кино: волны бросались на крутые скалы, ластились, как к любимым, но потом выскальзывали из их объятий.
– Что ты задумался? – сказала Гайде, когда мы выходили из лифта.
– Так… ничего… Валенсия – прекрасный город, не правда ли?
– Прекрасный – не то слово. Я там провела неделю минувшим летом со своим приятелем. Из моря не вылезали…
Когда мои спутницы начинают болтать о своих приятелях, меня невольно коробит, скриплю зубами, но сейчас лучше держать свои эмоции при себе. По правде, не знаю, что нашел мой далекий предок в этих капризных и вздорных христианках?
Гайде усекла мою кислую реакцию.
– Мы с ним давно расстались. С осени прошлого года.
Ее объяснение не рассеяло тучи. Стрела уже уязвила мое бедное сердце. Но я взял себя в руки. Ведь ради меня она в такую даль пустилась, и мой долг – быть благодарным и не ерепениться. Но мне не пришлось продемонстрировать благодарность свою. В тот вечер она смылась с подругой и не вернулась. Сказала, что переночует у подруги.
«Там, где дело, нечего шуры-муры заводить». Эта мысль мобилизовала меня. Справедливости ради, утром в 9 часов она была уже в отеле. Глаза красные, похоже, до утра не спала. Я не стал допытываться, и мы направились в архив Академии Наук. Гайде предъявила водительское удостоверение, дабы получить разрешение на пользование архивными материалами; заполнив необходимые документы, мы вступили в необъятный зал. Здесь можно было бы возиться целый день, но никто не мог гарантировать успешность поисков. Потому мы прибегли к помощи методиста.
Это была молодая девушка; выглядела растерянной, глаза покрасневшие, макияж не в порядке. Хотя испанские девушки не жалуют макияж, но, видно, она сегодня специально подготовилась, вероятно к свиданию с любимым парнем, и ее, как и меня, ранили в сердце; может «кортеха» что-то сморозил ей по телефону. Увидев нас, методистка взяла себя в руки, улыбнулась как ни в чем не бывало, спросила, что нас интересует, услышав об «Индексе», сказала, что экземпляров названного периода не имеется, а сохранившиеся в аховом состоянии, на них можно только взглянуть, на руки не выдаются…
Методистка сообщила все скороговоркой, в том же темпе жестикулируя; торопливыми шагами прошла от стеллажа к другому, третьему, наконец, привела нас в комнату с затхлым воздухом; здесь были разные закутки, где дремали раритетные книги и журналы. «Индекс» соседствовал в одном ряду с журналом «Испания»; ее слова о состоянии экземпляров наглядно подтвердились.
«Индекс» ы, покоились под стеклом, все страницы по отдельности завернуты в целлофан материалы, опубликованные в каждом экземпляре, были указаны в едином списке. Только в пяти экземплярах встретили имя «persicmo» Дона Хуана. Номера, даты этих экземпляров не были указаны, но последовательность расположения в списке подсказывала и последовательность сообщаемых в текстах фактов. Первая публикация представляла собой продолжение повествований Дона Хуана; там шла речь о мошеннике по имени «Папах», о рождении Шапура и его восшествии на престол. Во втором экземпляре был помещен сонет, посвященный героизму, проявленному Доном Хуаном в Остенде[52] в борьбе против мятежников. В третьем экземпляре журнала сообщалось о дуэли его с командором маркизом Амбросо де Спиолой, завершившийся победой нашего героя; в четвертом – о дуэли Орудж-бея с персидским послом. Только этот экземпляр имел дату: июль 1605 года. В пятом – содержалось упоминание о споре персидского аристократа в Пиментеле с каким-то грандом. На полях страниц были кое-какие заметки и пометы, прочесть их мы не смогли.
– Вероятно, эти пометы сделаны по-латински, – сказала Гайде, вглядываясь в письмена.
Мы изъявили просьбу просмотреть нужные тексты, но методистка напомнила
