Фредерик Марриет - Крушение «Великого Океана»
И он написал на листке:
«Дорогая мамочка, мы вполне здоровы и благополучно вернулись с первым грузом.
Любящий тебя сын Уильям».
Мальчик привесил на проволоке записку к шее собаки, потом, вызвав умную овчарку из дому, сказал ей:
— Иди домой, Рем. Назад! Ступай назад!
Рем посмотрел на Уиля растерянным взглядом, точно не зная, что нужно делать. Уильям же поднял камень, точно собираясь бросить его в собаку; овчарка отбежала немного и снова остановилась.
— Ступай назад, Рем, назад! — закричал Уильям и снова поднял камень, повторяя приказание. Тогда Рем со всех ног бросился через лес.
— Он убежал, — сказал Уильям, — я думаю, он вернется к палаткам.
— Увидим, сэр, — ответил Риди, — а теперь, покончив обед, сложим вещи.
— Куда?
— В амбар, мастер Уильям. Это будет трудное дело, так как ящики с гвоздями очень тяжелы. Нам придется вместе перетаскивать их. Но идемте, перед нами еще часа три светлого времени.
ГЛАВА LIII
Возвращение собаки. — Ответ. — Второе письмо. — Возвращение к палаткам.
Когда весь груз был перенесен, Риди привязал шлюпку и вместе с Уильямом отправился ночевать в дом.
Как только они переступили его порог, на них бросился Рем и стал весело прыгать. У него на шее висело письмо.
— Вот Рем, — заметил Риди, — значит, он все же не вернулся к палаткам, мастер Уильям.
— Какая досада, — сказал мальчик. — Я был уверен, что он вернется к ним. Это большое разочарование. Зато я ничего не дам ему… Но, Боже мой, Риди, ведь на шее-то его совсем не моя бумажка. Посмотрю…
Уильям снял записку и развернул ее.
«Дорогой Уильям, твое письмо дошло хорошо, и мы так рады, что вы оба здоровы. Пиши каждый день. Благослови тебя Бог. Умно поступил ты, и как умен Рем. Любящая тебя твоя мать,
Селина Сигрев»
— Отлично, — сказал Риди, — я не думал, что Рем уйдет к палаткам, а он еще, вдобавок, по приказанию миссис Сигрев прибежал к нам.
— Милый Рем, славная, умная моя собака, — сказал мальчик, лаская овчарку. — Я тебя отлично накормлю; ты стоишь награды.
— Да, вполне стоит, — сказал Риди. — Ну, отлично, вот мы устроили на острове почту, а это большое удобство. Нет, серьезно, мастер Уильям, такое письменное сообщение может очень пригодиться нам.
— Во всяком случае, это успокоение для мамы.
— Да, сэр; особенно, когда нам придется жить здесь втроем, чтобы устроить амбар и сделать все предполагаемые перемены. Но не лечь ли нам? Завтра придется подняться ни свет ни заря, с жаворонками, как говорится в Англии.
— А здесь, я думаю, мы должны сказать: «с попугаями», — заметил Уильям, — ведь, кроме попугаев, на этом острове не видно других не морских птиц.
— А голуби-то, сэр? — возразил Риди. — Одного из них я видел на днях. В настоящее время они сидят на яйцах и скоро выведут птенцов. До свидания, сэр.
На следующее утро они были в лодке еще до времени завтрака; грести им показалось легко, так как ветер, хотя и оставался противным, но ослабел.
Нагрузив шлюпку вещами, они вернулись под парусом. После завтрака Риди и Уильям перенесли весь свой товар из шлюпки в амбар и, не теряя времени, опять пустились в путь.
За два часа до наступления темноты старый моряк и его юный спутник снова пристали к берегу и тотчас же привязали шлюпку.
Придя в дом, Уильям написал на бумажке.
«Дорогая мамочка, сегодня мы сделали два рейса с вещами. Все хорошо, и мы очень устали.
Твой Уильям»
На этот раз Рем сразу послушался. Уильям только погладил его и сказал:
— Милая собака. Ну, Рем, домой. Назад, Рем!
Овчарка помахала хвостом и тотчас же убежала. Рем вернулся с ответом раньше, чем улеглись мальчик и старик.
— Как быстро он бегает, Риди, — заметил Уиль. — Он вернулся меньше чем через два часа.
— Да, сэр. А что пишет миссис Сигрев?
— Только: «Все хорошо; не хочу задерживать твоего гонца».
— Теперь, Ремушка, ты хорошо поужинаешь, и тебя приласкают, потому что ты умная, славная, хорошая собачонка.
На следующий день им пришлось переносить в дом столько вещей, что они только один раз отправились за грузом, который счастливо доставили в бухту. Почту отправили к палаткам и скоро получили ответ.
В субботу только раз переправили груз, так как предстояло отплыть к палаткам.
Захватив черепаху, Риди и Уиль вернулись домой и застали всех подле маленькой гавани. Их ждали.
— Дорогой Уильям, ты сдержал обещание, писал мне, присылая письма по почте, — сказала миссис Сигрев. — Как это хорошо. Теперь, когда вы все уйдете, я не буду бояться.
— Я выучу Ромула и Виксен делать то же самое, мама.
— Да, мастер Томми, — заметил Риди, — к тому времени, когда вы научитесь писать, щенки научатся носить письма. Я вижу, что ваше лицо еще не совсем-то поправилось. Надеюсь, вы не станете больше стрелять мертвых свиней.
— Нет, не буду; но я поем свинины в следующий раз.
— Это будет умнее, мастер Томми. Поди сюда, Альберт, как давно я не видал тебя. А как подвигается копание канавы? — спросил Риди.
— Довольно хорошо, — ответил Сигрев. — Две стороны ограды почти готовы.
— Отлично, сэр; но не работайте слишком усиленно, торопиться нечего, — заметил старик.
— Я обязан работать, Риди, и могу прибавить, что труд — мое удовольствие, — ответил Сигрев, — теперь же пойдемте ужинать.
Во время ужина разговор коснулся ума, выказанного Ремом.
При этом случае м-р Сигрев привел много примеров сообразительности животных и упомянул об инстинкте.
— А какая разница между инстинктом и умом, папа? — спросил мальчик.
— Очень большая разница, мой друг, — ответил Сигрев, — и я сейчас объясню, тебе, в чем она состоит. Однако прежде всего следует заметить, что в прежние времена всегда говорилось, что человеком руководит ум, а животным управляет один инстинкт. Это большое заблуждение. Человек обладает и разумом, и инстинктом, а если в животных, главным образом, действует инстинкт, они все же обладают способностью рассуждать.
— А что доказывает присутствие инстинкта у человека?
— Новорожденное дитя, Уильям, действует, исключительно подчиняясь инстинкту; наш разум созревает с каждым днем и пересиливает наш инстинкт, который ослабевает пропорционально с развитием способности. мыслить.
— Значит, когда мы достигаем очень старых лет, в нас совершенно исчезнет инстинкт?
— Нет, мой дорогой мальчик; у человека есть один сильно и твердо вкоренившийся инстинкт, который никогда не покидает его; это страх — не смерти, нет, а уничтожения, — ужас, что после смерти он превратится в ничто. И эта инстинктивная боязнь уничтожения служит залогом того, что после смерти мы не уничтожимся, что наши души будут продолжать жить, хотя наши тела разрушатся. Это чувство можно назвать инстинктивным доказательством будущей жизни.
