Алексис Бувье - Кредиторы гильотины
Когда он принес больному его часть из третьей бутылки, Панафье уже крепко спал. Тогда Ладеш, видя, что на лбу у того выступила испарина, наставительным тоном проговорил:
– Он потеет, а раз потеет – значит, спасен.
Затем он отошел на цыпочках и вылил в свой стакан остатки подогретого вина со словами:
– Так, может быть, и лучше. Излишняя порция могла принести ему вред. Он спит, и теперь главное – не разбудить его. Однако здесь не очень весело. Что я буду делать целую ночь? Спать? Это невозможно, так как лекарство, которое я вынужден был выпить вместо него, взбодрило меня. Кроме того, у меня страшная жажда. Ничто так не возбуждает жажды, как вино с сахаром.
Вдруг он ударил себя по лбу, взглянув на часы.
– Два часа! Что же там делает Пьер?
Затем он поглядел на своего больного и, видя, что последний спит спокойно, даже улыбается во сне, бросился на лестницу, открыл входную дверь и побежал на другой угол улицы. Там в тени подъезда стоял какой-то человек, к которому Ладеш и подошел.
– Ну, старина, – проговорил он, – тебе пришлось здесь порядочно поскучать.
– Да я не скучал, – спокойно отвечал Деталь, отделяясь от стены.
– Представь себе, Панафье болен, – продолжал Ладеш. – И так как я знаю толк во всем, то сразу же понял, что ему нужно. И должен сказать, что не ошибся. Теперь он спит, как сурок. Ты знаешь, что стоишь здесь четыре часа?
– Да, – самым равнодушным тоном ответил Пьер.
– Должно быть, не очень весело?
– Напротив. Я думал.
Ладеш нисколько не удивился этому ответу.
– Панафье болен, – продолжал он, – поэтому я отложил дела на завтра. А сейчас я ухаживаю за ним. Вот и все. Пойдем вместе со мной. Мы будем вдвоем стеречь его и лечить.
– Но чтобы лечить, – заметил Пьер Деталь, – нужны лекарства.
– Ну, все медикаменты у него есть! Я видел в шкафу бутылок двенадцать. Там коньяк, сахар.
– А ром у него есть? – спросил Деталь.
– Посмотрим. Может быть, у него найдется и ром. Тем более, что если он не захочет, мы выпьем вместо него. Вот и все.
Когда они снова вошли в комнату Панафье, Ладеш подвел Пьера к постели Поля и, указав на него, сказал:
– Ты видишь, ему лучше. Слушай.
Они стали прислушиваться.
Панафье бормотал:
– Да, матушка! Это моя Луиза! Это наш ребенок! Теперь у тебя двое детей!
После этого двое приятелей уселись за стол, где уже стояло несколько бутылок, приготовленных Ладешем, но вспомнив то, что ему сказал Деталь, Ладеш проговорил:
– Ему стало лучше от первоначального лечения. Это ты видишь. Но ты также должен знать, что человек привыкает ко всему. У меня есть еще прежнее лекарство, но я думаю, что надо его заменить.
– Я думаю, это хорошая идея.
После этого Ладеш подошел к шкафу и нашел все необходимое для приведения в исполнение идеи Пьера и сразу же начал приготовление пунша. Когда пунш загорелся, Ладеш с состраданием повернулся к спящему Панафье, говоря:
– Спи, мой бедный друг. Ты можешь быть спокоен. У тебя есть все, и если ты проснешься, у тебя будет что выпить.
Затем он вынул из кармана засаленную колоду карт, положил ее на стол и повернулся к Деталю.
– Ну, старина, налей-ка нам по стаканчику. Если бы Панафье увидел, что мы не пьем, он наверняка отказался бы пить. А чтобы убить время и доставить ему веселое пробуждение, мы сыграем с тобой в пикет.
– Отлично, – сказал Деталь, снимая верхушку колоды карт.
– Тебе сдавать.
Игра началась.
В семь часов утра Панафье проснулся совершенно здоровым и засмеялся, увидев за столом Ладеша и Деталя – полупьяных и увлеченных игрой. Ладеш был необычайно весел, Деталь, наоборот, – печален. Первый стучал по столу, говоря:
– Четырнадцать валетов, кварт от туза! Проигрался, старина! Последний стакан мой! За твое здоровье!
– За ваше, – сказал, громко расхохотавшись, Панафье.
Любой другой удивился бы, услышав голос больного, но Ладеш был не похож на других.
– А-а, вам лучше, – спокойно сказал он, поворачиваясь. – Вы проснулись и хотите выпить? Это ваше право.
Затем, повернувшись к Деталю, он прибавил:
– Помнишь, что я тебе говорил? Он проснется, и будет чувствовать жажду. К счастью, мы приняли меры предосторожности.
И Ладеш заглянул в кастрюлю, в которой был пунш. Его оставалось там не более полстакана; тем не менее, он нисколько не смутился, вылил остатки в стакан и долил его водой, разглагольствуя:
– Надо быть осторожным. Если вы выпьете чистый пунш, это вам повредит, и я себе этого никогда не прощу.
Он подал стакан Панафье и, чокнувшись с ним, сказал:
– Ваше здоровье!
– Каким образом вы оба очутились здесь, – спросил Панафье, – в семь часов утра, да еще за партией пикета?
– Как, господин Панафье, разве вы ничего не помните? – изумился Ладеш.
– Вы не помните? – повторил Деталь.
– Ровно ничего.
– Вчера мне надо было поговорить с вами.
– Нам надо было с вами поговорить, – прибавил Деталь.
– Да, и мы пришли вместе. Пьер остался внизу ждать меня. Мы думали, что вы можете оказаться дома не один, не захотите там говорить, и тогда выйдете к нам. Привратник вышел к нам и сказал, что вы ушли по делу, но, по всей вероятности, скоро вернетесь. Тогда я решил, что нужно ждать.
– Да, ждать, – повторил Деталь. – И мы решили ждать: он наверху, я – внизу.
Поль, нахмурив лоб, внимательно слушал, пытаясь вспомнить.
– Я ждал вас на лестнице. Когда вы вернулись, я увидел, что вы больны, по-моему, у вас была лихорадка. Я решил, что вам надо лечь в постель и согреться. Тогда я вам помог это сделать.
– И я, – с беспокойством спросил Панафье, – что-то говорил в беспамятстве?
– Вы даже не поздоровались со мной. Вы прямо вошли к себе и начали стонать.
– Я ничего не говорил?
– Ничего. Но я видел, что у вас голова не в порядке и решил, что ее надо вылечить. И так как, благодаря Богу, немного знаю медицину, то я сделал вам лекарство, и, как видите, оно помогло.
Между тем Панафье с беспокойством старался припомнить, что происходило накануне. Мало-помалу он вспомнил все. Горькая улыбка мелькнула у него на губах. Он печально качал головой, поняв, что Луиза уже давно обманывает его, так как привратница на улице Лаваль сказала: подруга госпожи Левассер, та, которая так часто у нее бывает и очень хорошо одевается. Итак, Луиза проводила у него ночи, а утром, делая вид, что идет на работу, уходила неизвестно куда. Не было никакого сомнения относительно поведения той, которую он любил, и Панафье только удивлялся, что не понял этого раньше. Некоторые мелочи, которые раньше проходили незамеченными, теперь всплывали в его памяти и прояснялись. Он вспомнил про духи, которыми она была надушена и которые он напрасно старался купить раньше, так как видел эти духи только в дорогих магазинах, и их цена его поразила: один флакон стоил пять луидоров. Он сказал это Луизе, а она отвечала ему, что один из покупателей надушил платки всех мастериц. Он вспомнил, что очень часто Луиза, возвратившись домой, отказывалась с ним обедать под предлогом мигрени. Он вспомнил, как однажды водил ее в театр, и пьеса оказалась ей знакомой. «Как я был глуп!» – подумал он.
