Ксавье де Монтепен - Владетель Мессиака. Двоеженец
Рауль не передал ей сцены, которую устроил Каспар д'Эспиншаль; по-прежнему он выполнял свои обязанности пажа. Но Одилия не видала в нем прежнего товарища своей юности. Рауль сделался таким же угрюмым, как и сам граф. На него Одилия едва рисковала посмотреть; ей казалось, что юноша, опечаленный и упавший духом, имеет против нее что-то в своем сердце.
В минуту, когда рассказ наш касается описания жизни Одилии, брошенной своим мужем, бедная графиня находилась в своей молельне. Вдруг дверь с шумом растворилась, и муж явился пред нею.
Граф был бледен. Войдя в молельню, он сел напротив жены и долго сурово глядел на нее.
— Я у тебя пришел просить одной милости! — произнес он наконец.
— Какой милости, Каспар? — удивилась Одилия. — Ты знаешь, что я никогда и ни в чем не отказываю тебе.
— Благодарю. Но опасаюсь, чтобы требуемая от тебя жертва не причинила слишком большого огорчения.
— И к жертвам, и к огорчениям я уже давно привыкла.
Каспар д'Эспиншаль, казалось, не обратил внимания на этот косвенный упрек и продолжал:
— В моем замке живет одна особа, для меня чрезвычайно антипатичная.
— Кто это такой?
— Твой паж.
— Рауль?!
— Рауль! Что же?! Видно, этот юноша вам дорог?
— Без всякого сомнения.
— Вы его любите?
— Да, я его очень люблю.
Каспар д'Эспиншаль заскрежетал зубами. Невинная Одилия все еще не могла понять истинного характера вопросов своего мужа и значения, которое он придавал ее ответам.
Помолчав, граф заявил:
— Я пришел сюда именно затем, чтобы заявить вам, что паж Рауль положительно мне антипатичен, и я требую удаления его немедленно.
— В уме ли вы, граф?
— До сей минуты еще в полном рассудке.
— И вы продолжаете требовать от меня удаления Рауля, моего единственного друга и родственника?
— Требую этого.
— Можно подумать, что вы ревнуете к этому ребенку?
— Он не ребенок, и вам, сударыня, не приходится уже корчить из себя девочку. Впрочем, ревную я или нет, это мое дело. Довольно, впрочем, того, что я требую, и вы должны повиноваться.
Одилия покраснела. Теперь она нашла ключ для объяснения многого, прежде ей непонятного. «Рауль меня любит!» — подумала она. И, обращаясь к мужу, произнесла как можно более спокойным тоном:
— Если так, то пусть будет исполнена ваша воля. Я готова остаться одинокой в этом замке.
— А меня вы уже не считаете за человека? — спросил муж со зловещей улыбкой, глядя на Одилию. — Впрочем, нечему тут удивляться: забвение — общая участь всех мужей.
Бросив этот последний сарказм, Каспар д'Эспиншаль вышел, еще более полный гнева и желания мести.
XV
Несколько часов спустя после разговора Каспара д'Эспиншаля с Одилисй Рауль переходил спускной мост замка, покидая Мессиак навсегда. Он шел пешком, не желая воспользоваться лошадьми владельца.
Граф, глядя из окна на его удаление, уже начинал жалеть, зачем так легко и без наказания отпустил свою жертву.
«Что, если он был любовником моей жены, — подумал он, — как ничтожна и глупа моя настоящая месть».
И, обращаясь к жене, он воскликнул:
— Ну, наконец-то я от него избавился!
В эту минуту кто-то сильно свистнул, граф выбежал на двор замка и увидел Эвлогия на стене. Он поспешил подойти к нему и услышал следующие слова:
— Женщина с голубыми глазами невинна. Ее хотят погубить. Анонимное письмо написано с этой целью. Я убью автора письма.
Сказав это, дикий соскочил со стены и убежал в поле.
Успокоенный этим сообщением, граф Каспар д'Эспиншаль долго еще глядел ему вслед, потом скрестил руки на груди и задумался.
Топот лошадей привлек его внимание и рассеял задумчивость. Он поднял голову, взглянул и затрепетал от волнения. Оба всадника были ему хорошо знакомы.
— Барон де Канеллак! Вы, сударыня… — едва мог он выговорить, подбегая к едущим.
— Тише! — шепнула ему Эрминия. — Я мужчина теперь, а не женщина.
— Как же ваше имя?
— Виконт де Ноэль.
Канеллак и Каспар д'Эспиншаль обнялись очень дружелюбно. Виконт де Ноэль тоже дозволил поцеловать себя и в это время шепнул Каспару д'Эспиншалю.
— Освободите меня, Бога ради, от этого старого нахала, он чересчур уж любезен ко мне.
Владетель замка Мессиак только улыбнулся на эту просьбу и повел своих гостей в знакомую уже нам столовую мессиакского замка.
— Какая счастливая случайность привела вас сюда? — спросил он прекрасную баронессу.
— Единственно желание видеть вас, любезный граф. Канеллак утверждал, что какое-то дурное известие призвало вас внезапно в замок, и мне хотелось вас увидеть и от вас лично узнать: имеет ли эта смешная история известную долю вероятности?
Граф Каспар д'Эспиншаль нервно провел рукой по лбу, точно пытаясь отогнать черные, угнетающие его мысли. Старый Канеллак с удивлением посмотрел на свою спутницу, удивляясь ее присутствию духа и находчивости.
«Черт меня возьми! — подумал он. — Вот так кокетка! Кто бы мог подумать, что на ее совесть только что лег грех братоубийства!»
Вид прекрасной Эрминии, ослепительной, как всегда, но теперь на удивление ласковой и снисходительной к нему, взволновал всю кровь Каспара д'Эспиншаля. Он глядел на нее такими страстными взорами, что она невольно смутилась, думая:
«Этот человек хочет заглянуть в глубину моей души».
Начали ужин, и Каспар д'Эспиншаль сделался для своего гостя самым внимательным хозяином, заранее решив напоить его до беспамятства.
Старик Канеллак был влюблен и голоден. Он с такой охотой приступал к блюдам и бутылкам, что у Каспара д'Эспиншаля родилась надежда напоить его в самом скором времени.
Эта мысль окончательно разогнала его черные думы.
XVI
Ужинающих было всего трос. Графиня и капеллан не явились. Каспар д'Эспиншаль развеселился, Эрминия блистала остроумием и окончательно поразила Канеллака своим умением владеть собой.
Но он уже начинал подозревать хозяина замка за чрезмерную любезность. Ужиная и попивая самым усердным образом, он не мог отвязаться от какого-то мрачного предчувствия. Ему казалось, что Каспар д'Эспиншаль слишком уж уговаривает его пить, а Эрминия украдкой делает какие-то знаки своему соседу. «Надо узнать правду!» — решил он и принялся опорожнять стакан с таким усердием, что скоро ужинающие заметили в нем резкую перемену: язык старика начал путаться, и он понес дикую тарабарщину, едва понятную.
Эрминия и Каспар д'Эспиншаль многозначительно переглянулись.
