Редьярд Киплинг - Наулака: История о Западе и Востоке
— Замолчи немедленно, или я найду способ заткнуть тебе глотку!
Он замолчал, и Кейт, вернувшись к женщинам, обратилась к ним с пылкой речью:
— О мои женщины, чем я обидела вас? — воскликнула она все ещё на местном наречии. — Если здесь что-то и делается не так, то кто же сумеет исправить это, как не я, ваш друг? Ведь вы знаете — вы можете и ночью, и днём — в любое время поговорить со мной. — Она протянула к ним руки. — Послушайте меня, сестры мои! Разве вы сошли с ума, что хотите уйти из больницы — недолеченные, больные, умирающие? Вы свободны и можете уйти отсюда в любую минуту. Я прошу вас об одном: ради вас самих и ради ваших детей — не уходите, пока я не вылечу вас, если так будет угодно Господу. Сейчас в пустыне лето, и многие из вас живут за много косов отсюда, путь домой будет долгим и тяжёлым.
— Верно! Она права! Она говорит правду! — сказал чей-то голос.
— Да, я говорю правду! Я всегда была честна с вами. Конечно, вам следует объяснить мне, в чем причина вашего бегства, а не кидаться в разные стороны подобно мышам. Сестры мои, вы немощны и больны, а ваши друзья не знают, чем можно помочь вам. Я знаю это.
— Арре![29] Что же нам делать? — раздался слабый голос. — Это не наша вина. Что до меня, я бы охотно осталась и спокойно умерла бы здесь, но жрец говорит…
Шум возобновился.
— Там на пластырях написаны колдовские заклинания!.. Почему нас насильно хотят сделать христианами? Та мудрая женщина, которую прогнали отсюда, предупреждала нас… Что означают красные метки на пластырях? Мы не хотим, чтобы на нас наклеивали дьявольские знаки! Они жгутся, точно адский огонь. Священник пришёл сюда вчера — тот святой человек, что стоит вон там, во дворе — и сказал, что ему было откровение, когда он сидел в горах: все это дело рук дьявола; он хочет отвратить нас от нашей веры… Да-да, он хочет, чтобы мы вышли из больницы с метками на теле! А дети, которых мы родим в больнице, будут с хвостами, как у верблюдов, и с ушами, как у мулов. Об этом сказала нам знахарка. И святой человек говорит то же самое.
— Тише! Тише! — воскликнула Кейт, услышав эти выкрики из толпы. — Какие пластыри? Что за детские глупости вы говорите о пластырях и о дьяволе! Здесь уже родился не один ребёнок, и все они были такие хорошенькие! Вы же знаете! Все это наговорила вам та негодная женщина, которую я отправила назад, домой, потому что она мучила вас.
— Нет, и священник говорит то же самое!..
— Какое мне дело до того, что говорит священник! Разве он ухаживал за вами? Просиживал с вами ночи? Сидел у вашей постели, взбивал вам подушки, держал вашу руку в своей, когда вам было больно? Что, он брал ваших детей и укладывал их спать и тратил на это драгоценные, редкие часы своего отдыха?
— Он святой человек. Он не раз творил чудеса. Мы навлечём на себя гнев богов.
Одна женщина, посмелее других, крикнула: «Посмотрите-ка сюда!» — и протянула Кейт один из горчичников, совсем недавно заказанных в Калькутте, на обратной стороне которого красными чернилами была написана фамилия изготовителя и название торговой фирмы.
— Что это за дьявольская штука? — свирепо спросила женщина.
Женщина пустыни схватила её за плечо и заставила встать на колени.
— Замолчи, безносая! — закричала она, и голос её дрожал от гнева. — Она не твоего поля ягода, твоё грязное прикосновение осквернит её. Знай свою навозную кучу и разговаривай с ней вежливо и тихо.
Кейт взяла пластырь и улыбнулась.
— Кто сказал, что здесь видна рука дьявола? — потребовала она.
— Святой человек, жрец. Уж он-то знает!
— Нет, вы сами должны это знать, — терпеливо втолковывала Кейт. Теперь она понимала их и могла им сострадать. — Тебе же их ставили. Разве они причинили тебе вред, Патира? — она обратилась к женщине, стоявшей прямо перед ней. — Ведь ты же благодарила меня, и не раз, а много раз, потому что эти колдовские горчичники облегчали твои страдания. И если это дело рук дьявола, почему же этот дьявольский огонь не истребил тебя?
— Если честно, эта штука сильно жглась, — ответила женщина с нервным смешком.
Кейт тоже не смогла удержаться от смеха.
— Это правда. Я не могу сделать мои лекарства приятными. Но вы же знаете, что они вас исцеляют. А что же знают об английских лекарствах эти люди, ваши друзья, сельские жители, погонщики верблюдов, пастухи? Разве те, что живут в горах, или этот жрец, разве они так мудры, что могут судить за вас и знают, как вы себя чувствуете, находясь за пятьдесят миль отсюда. Не слушайте их! Прошу, не слушайте! Скажите им, что вы останетесь со мной, и я вас вылечу. Это все, что я могу сделать. Для этого я сюда и приехала. Я услышала о ваших бедах и несчастьях за десять тысяч миль отсюда, и они глубоко ранили мою душу. Неужели вы думаете, что я отправилась бы в такую даль, чтобы делать вам зло? Возвращайтесь в свои палаты, сестры мои, и велите этим глупым людям уйти.
Над толпою женщин поднялся ропот не то сомнения, не то одобрения. На какое-то время воцарилась смутная неопределённость.
И тут человек, получивший удар по лицу, закричал:
— Что толку продолжать разговор? Возьмём наших жён и сестёр и уведём их с собой. Мы не хотим, чтобы наши сыновья были похожи на дьяволов. Скажи своё слово, отец! — обратился он к жрецу.
Святой человек поднялся на ноги, и призыв Кейт утонул в потоке брани, проклятий и угроз; люди стали по двое, по трое отходить от Кейт, унося или силой уводя с собой своих родственников.
Кейт называла уходящих женщин по именам, уговаривала, спорила, увещевала — словом, умоляла их остаться. Но все было тщетно. Многие плакали, но все отвечали одно и то же. Им было жаль уходить, но все они были всего лишь слабыми женщинами и боялись гнева своих мужей.
С каждой минутой палаты больницы пустели, и жрец снова затянул свою песню, а потом начал как-то дико приплясывать. Пёстрый людской поток вылился по ступенькам на улицу, и Кейт увидела, как под безжалостным солнцем уносят тех, за кем она так заботливо ухаживала. И только женщина пустыни осталась с ней. Кейт смотрела перед собой ничего не видящим взглядом. Её больница была пуста.
XIX
— Будут ли какие-нибудь приказания у мисс сахиб? — спросил Дхунпат Раи с восточной невозмутимостью, когда Кейт повернулась к своей единственной помощнице, женщине пустыни, и опёрлась на её сильное плечо.
В ответ Кейт, крепко сжав губы, лишь молча покачала головой.
— Печальный случай, — глубокомысленно заметил Дхунпат Раи, как будто речь шла о том, что его совершенно не касалось. — Всему виной религиозный фанатизм и нетерпимость — это своего рода мания в здешних краях. Я уже один-два раза был свидетелем подобных инцидентов. Один раз из-за каких-то там порошков, а в другой раз они говорили, что мензурки — это священные сосуды, а цинковая мазь — это коровий жир. Но я ещё никогда не видел, чтобы опустела вся больница разом. Не думаю, чтобы они вернулись; но моя должность — государственная, — заметил он с едва заметной улыбкой, — так что я, как и раньше, буду получать жалованье в прежнем размере.
