Морис Дрюон - Яд и корона
И он вышел из залы, ковыляя, как Эврар.
Вернувшись в свои покои, он узнал, что лекари высказались утвердительно и что, если на то будет воля божия, он станет отцом в ноябре. Король обрадовался доброй вести, но не так сильно, как того ожидали.
Глава VI
«Беру графство Артуа под свою руку»
На следующий день Филипп Пуатье отправился с визитом к теще, чтобы объявить ей о своем скором отъезде. Графиня Маго жила теперь в новом замке Конфлан, стоявшем на самом слиянии рек Сены и Марны, – в Шарантоне.
При их разговоре присутствовала Беатриса д'Ирсон. Когда граф Пуатье рассказал о допросе, учиненном колдуну, обе женщины обменялись быстрым взглядом. Одна и та же мысль одновременно пришла им в голову. Приметы пособника кардинала Гаэтани что-то слишком уж совпадали с приметами человека, услугами которого пользовались они сами два года назад, когда понадобилось отравить Гийома де Ногарэ.
«Просто невероятно, чтобы двух бывших тамплиеров звали одинаково и чтобы оба были так сведущи в ворожбе. Смерть Ногарэ, надо полагать, послужила Эврару надежной рекомендацией в глазах племянника папы Бонифация. И бывший тамплиер, очевидно, решил и тут подработать! Ох, скверное дело!..» – думала Маго.
– А каков этот Эврар... из себя? – осведомилась она.
– Худой, чернявый, вид у него полубезумный, и хромает к тому же, – ответил Филипп.
Маго вопросительно взглянула на Беатрису, и та движением век подтвердила слова графа Пуатье: «Да, тот самый». Графиня Артуа почувствовала, что беда нависла над ее головой; Эврара этого непременно подвергнуть допросу с применением всех тех надежных орудий, которые помогают вернуть человеку память. Если не приступили уже к делу сейчас. А вдруг он заговорит... Конечно, в окружении Людовика Х никто не станет оплакивать Ногарэ. Но будут рады случаю затеять процесс против нее. И как все это получится на руку милейшему Роберу!.. С лихорадочной быстротой она начала строить один план за другим и сама видела всю их неосуществимость. «Умертвить узника в недрах королевской тюрьмы – дело нелегкое... Да и кто в этом поможет, если даже не поздно еще?.. Филипп, только один Филипп! Нужно признаться ему во всем. Но как он сам к этому отнесется? А вдруг откажет? То-гда конец...»
У Беатрисы тоже пересохло в горле.
– А его пытали? – спросила Маго.
– Еще не успели, – ответил Филипп, наклоняясь, чтобы поправить пряжку на туфле, – и...
«Слава тебе господи, еще ничего не потеряно. Ну, а теперь головой в омут!»
– Сын мой... – начала она.
– ...и очень жаль, – продолжал Филипп, все еще возясь с пряжкой, – ибо теперь мы ничего больше не узнаем. Эврар повесился нынче ночью в темнице Пти-Шатле. Должно быть, помутился разумом от страха перед заплечных дел мастерами.
Он услышал два глубоких вздоха и, выпрямившись, удивленно поглядел на своих собеседниц, которых почему-то растрогала судьба безвестного бродяги, да еще столь гнусных нравов.
– Вы что-то хотели мне сказать, матушка, а я вас прервал.
Маго машинально прикоснулась через шелк платья к ладанке, которую носила на груди.
– Я хотела сказать... что, бишь, я хотела вам сказать? – повторила Маго. – Ах да, я хотела поговорить с вами о Жанне. Прежде всего скажите: берете вы ее с собой или нет?
Ей удалось собраться с мыслями и заговорить обычным тоном. Но бог мой!.. Сколько волнений!
– Нет, думаю, что в ее состоянии это вредно, – ответил Филипп, – я как раз и хотел о ней поговорить с вами. Через три месяца она родит, и я не хочу подвергать ее случайностям путешествия, да еще по скверным дорогам. А мне ведь придется немало поездить.
Беатриса д'Ирсон тем временем ушла в мир воспоминаний. Ей представлялась комнатушка за лавкой на улице Бурдоннэ; она вдыхала запах воска, сала и свечей, ощущала прикосновение шершавых ладоней Эврара и вновь переживала удивительное чувство, будто ею владеет сам дьявол.
– Почему вы улыбаетесь, Беатриса? – вдруг спросил граф Пуатье.
– Да так, нипочему, ваше высочество... вернее, потому, что мне приятно вас видеть и слышать.
– Мне хотелось бы, чтобы в мое отсутствие, – продолжал Филипп, – Жанна жила здесь, при вас. Вы сумеете окружить ее заботой и будете ей надежной защитой. Откровенно говоря, я побаиваюсь козней нашего кузена Робера, а вам известно, что если он не может расправиться с мужчинами, то ополчается на женщин.
– Из ваших слов, сынок, можно заключить, что вы причисляете меня к особам мужского пола. Если это комплимент, то он не так уж мне неприятен.
– Еще бы не комплимент! – подтвердил Филипп.
– Вы рассчитываете все-таки вернуться к родам Жанны? – спросила Маго.
– От души этого хочу и, конечно, постараюсь вернуться, но не ручаюсь, ибо этот конклав представляется мне таким запутанным мотком, что за неделю его не распутаешь.
– Ах, до чего же я тревожусь, что вы уезжаете так далеко и так надолго, Филипп, ибо мои враги, без сомнения, воспользуются вашей отлучкой и навредят мне в Артуа.
– То-то и хорошо, сошлитесь на мое отсутствие и не идите ни на какие уступки, – посоветовал Филипп на прощание.
Через два дня граф Пуатье отбыл на юг, а Жанна переселилась к матери в замок Конфлан.
Как и предвидела Маго, положение в графстве Артуа сразу же стало угрожающим. Наступили теплые деньки, и баронам захотелось встряхнуться. Следуя указаниями, которые поступали от Робера, и зная, что Маго отныне не имеет при дворе поддержки, они решили сами управлять провинцией и управляли из рук вон плохо. Состояние анархии пришлось им по душе, и нужно было опасаться, как бы зараза не перекинулась на соседние провинции.
Людовик Х, снова перебравшись в свою венсеннскую резиденцию, решил покончить с этим злом раз и навсегда. К тому же побуждал его казначей, ибо налоги из Артуа вообще перестали поступать. Маго уверяла, что ее лично поставили в такое положение, при котором налогов не соберешь, и бароны твердили то же самое. Лишь в этом вопросе враждующие стороны проявляли трогательное единодушие.
– Хватит с меня всех этих многолюдных Советов, этих переговоров с представителями, где все бессовестно лгут друг другу, а дело не движется, – изрек Людовик Х. – На сей раз я проведу беседу с глазу на глаз и сумею привести графиню Маго к повиновению.
Весть о заговоре Гаэтани, конечно, подействовала на короля, но действие это оказалось недолгим.
В последующие недели после признания бывшего тамплиера Людовик Х чувствовал себя здоровее, чем когда бы то ни было. Его перестали даже донимать боли в желудке, хотя он был издавна им подвержен; постная пища, которую посоветовала королю благочестивая Клеменция, пошла ему на пользу. Из этого он заключил, что ворожба не удалась. Тем не менее предосторожности ради он по нескольку раз в неделю принимал святое причастие.
