Интимная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно
Амор заносит меч, им поразил
Он некогда несчастную Дидону,
Ступил, не внемля стону,
На грудь мою; напрасно я взываю
О милости, я милости не чаю.
Занес десницу надо мной злодей
И, ослабевшему от пораженья,
На землю без движенья
Поверженному, дерзостно грозит[85].
Таким был или, во всяком случае, казался сейчас Джулиано: смертельно усталым, измученным, опустошенным, как будто по нему пронеслось стадо бизонов, не убив, но переломав все кости, оторвав конечности и растоптав сердце.
Ада никогда бы не подумала, что такой уравновешенный человек может так сильно страдать из-за любви, в которой добился взаимности. «Я никогда так не любила. А может, никогда и не смогу», – подумала она. Интересно, достоинство это или недостаток? Сознательно доведенная до крайности самозащита, сказал бы, наверное, психоаналитик. И в чем же причина? В том, что ее бросил Фабрицио? Или в детской травме из-за того, что родители погибли под бомбами? Или во врожденной холодности характера? Как там говорила Дария? «Единственный, ради кого ты готова на безумства, – твой дядя Танкреди». Но от дяди Тана Ада никогда не получала ни душевных травм, ни угроз, только тепло и защиту.
По-видимому, ментальная связь, некогда заставлявшая их с Джулиано радостно и удивленно переглядываться, еще действовала, потому что именно в этот момент он, собрав все силы, заставил усталое лицо растянуться в улыбке и поинтересовался:
– Как там дела в Доноре?
– Неплохо, – ответила она. – О нас они пока ничего не знают, но рано или поздно придется им сообщить. Дядя Тан расстроится, он тебя любит.
Джулиано склонился над тарелкой:
– Не усложняй все еще сильнее, пожалуйста. Я тоже его люблю. И тебя, Ада… Ты даже не представляешь, насколько я тебя люблю. Если бы только это было возможно…
– Что именно? Вернуть все назад? Или избежать выбора между мной и этой?.. Ты уже выбрал, и я, по крайней мере в этом плане, тоже выбрала. Хватит. Давай закроем вопрос здесь и сейчас, без злобы и ненависти, как цивилизованные люди.
– Да, ты права. Именно поэтому я и хотел тебя увидеть. Я волновался, как ты там.
– Нормально. Вся в работе. Как обычно…
– Тебе что-нибудь нужно? С деньгами проблем нет? Я мог бы…
– Нет-нет, ты прекрасно знаешь, у меня все есть.
Она всегда сама оплачивала свои расходы, считая это делом чести. Того, что Ада зарабатывала в университете, ей хватало, плюс каждые три месяца дядя Тан присылал ей немного денег, называя это «небольшим вкладом в поддержку твоей независимости». Джулиано оставалось позаботиться только о коммунальных платежах, поскольку квартира принадлежала ему безраздельно, и о зарплате синьоры Тильды, два раза в неделю приходившей убираться и стирать.
Вот, кстати, проблема, которую нужно решить, подумала она. Готов ли Джулиано по-прежнему выделять на это деньги, или придется ее уволить? И за какое время нужно предупреждать? Синьоре Тильде уже почти шестьдесят, ей непросто будет найти другую работу. Может, стоит дать ей выходное пособие или какой-нибудь дорогой подарок? Оба очень ценили старушку.
Удивительно, чего только люди не обсуждают во время своей последней встречи! Но повседневная жизнь вообще состоит из таких банальных, совершенно неромантичных вещей.
Словно и в этот раз прочтя ее мысли, Джулиано кивнул:
– Да, Ада, я хотел сказать, что ты можешь оставаться в этом доме так долго, как только пожелаешь. И кстати, о синьоре Тильде – я решил, что буду платить ей, пока она не выйдет на пенсию. Но там, где я сейчас живу, ее услуги мне не нужны.
– У твоего друга-адвоката?
– Значит, ты уже в курсе. Кто тебе сказал?
– Дария. Она всегда все знает. Хотя я предпочла бы услышать это от тебя.
– Ты права. Но это временное решение. Я сейчас ищу себе другую…
– …слушай, зачем тебе что-то искать? Квартира на виа дель Ольмо твоя, я освобожу ее в течение недели. А как только закончатся экзамены, поеду в Донору. Вещи могу сложить в гараже у Дарии, он все равно стоит пустой.
– Нет, Ада, даже разговора быть не может. Я не могу выкинуть тебя на улицу – уж точно не после пяти совместно прожитых лет. Как ты вообще могла о таком подумать?
– Спасибо. Но я не хочу оставаться на виа дель Ольмо. Через пару месяцев съедут жильцы, и я вернусь в свою квартирку. А потом, если выиграю конкурс, еще неизвестно, куда меня пошлют. Может, в Козенцу или в Триест.
– Ох, прости, а я ведь даже не спросил. Какие у тебя перспективы?
Ада пожала плечами: оба знали, в этой игре все решают большие шишки. Да, научный руководитель крайне заинтересован в ее успехе, но о других коллегах этого никак не скажешь. Риск велик, хотя она знала, на что идет, когда выбирала между должностью лицейского преподавателя и научно-исследовательской работой.
– Нет, правда, Джулиано, я все равно не смогу там жить. Буду признательна, если оставишь мои вещи до Рождества. А с января можешь вернуться, один или с… с той, о ком думаешь, черт бы тебя побрал!
Слезы вдруг хлынули у нее из глаз. Официант, который как раз нес им бутылку вина, смутился и направился к другому столу.
– Не надо, – вполголоса попросил Джулиано.
– Прости, действительно, не стоит. – Она хлюпнула носом и утерла лицо салфеткой. – Мне кажется, больше нам не о чем говорить.
– Да, пожалуй. Только пообещай мне одну вещь.
– Какую?
– Пожалуйста, помни, что ты всегда можешь на меня рассчитывать. Если понадобится помощь, позвони мне. В любое время и по любому поводу. Хорошо?
Она кивнула, боясь заговорить, чтобы снова не расплакаться. Какая глупость! Всего полчаса назад ей казалось, что это Джулиано готов вот-вот сорваться, а сама она спокойна, уверена в себе и рада тому, что без потерь выпуталась из неприятной ситуации.
Ужинать закончили молча. Официант старался даже не смотреть в их сторону, и Джулиано пришлось долго махать рукой, чтобы привлечь его внимание и попросить счет. Потом он отвез Аду домой. У двери, спрятавшись в тени деревьев, они в последний раз обнялись.
«Что сказать? – думала Ада, склонив голову ему на грудь. – “Удачи”? Нет, это, кажется, чересчур. “Прощай навсегда”?»
Но смогла только пробормотать:
– Не наделай глупостей.
И это было все их прощание.
Казалось странным стоять у открытой двери и не входить, хотя оба делали это годами. Наконец он, как требовали столь ценимые им, хотя и слегка устаревшие каноны вежливости, сделал шаг назад. Ада вошла в дом одна. Она поднялась на лифте, открыла входную дверь. В спальне разделась, бросив одежду на пол, со всех ног побежала в ванную, залезла под душ. И только когда вода потекла по лицу, она позволила прорваться слезам – жгучим, обильным, горьким.
8
Весь следующий день Ада просидела за пишущей машинкой. Ей хотелось закончить работу над «Орфеем» до приезда Джиневры, чтобы полностью посвятить себя племяннице: до начала экзаменов у них была всего неделя.
Обычно, попав в цейтнот и желая побыстрее собраться с мыслями, она отключала телефон. Но не в этот раз – в первую очередь из-за состояния дяди Тана. Что, если у него случится рецидив и доктор Креспи или Лауретта решит ей позвонить? Она должна быть на связи в любой момент.
Спать Ада легла поздно, когда глаза уже совсем перестали что-либо видеть. Но работа была закончена и уложена в папку, осталось только сделать запрошенное секретариатом количество копий. Будильник она поставила на семь, чтобы успеть спокойно собраться, прежде чем ехать в аэропорт встречать Джиневру, и так устала, что сразу заснула. А всего через полчаса или около того, как ей показалось, проснулась от телефонного звонка.
«Дядя
