Густав Эмар - Миссурийские разбойники
— Кхе! — возразил майор. — Вот что значит умно говорить… Кхе!.. Клянусь честью, умный человек не может обещать больше. Кхе!.. Теперь надо бы перейти к разговору посерьезнее, а как мне сдается, кхе!.. место тут не совсем удобное… кхе! виноват, капитан… для такого разговора.
— Я в отчаянии, — проговорил Том Митчелл с неизменно холодным высокомерием. — К несчастью, я не был заранее предупрежден, а потому могу предложить только то, что есть у меня под рукой.
— А почему бы, кхе!.. нам не переправиться на остров? Что вы скажете на это, капитан? Мне сдается, что там место поудобнее для переговоров… кхе!.. Впрочем, это простое замечание с моей стороны.
— Я в отчаянии, майор, — повторил Митчелл, — но эта переправа потребовала бы значительной потери времени; впрочем, если вы позволите, то я прикажу приготовить в моем шалаше закуску и буду счастлив, если вы согласитесь оказать мне эту честь.
— С величайшим удовольствием, капитан, отчего же нет! Кхе! кхе! — ответил майор, совсем заходясь от кашля. — Впрочем, я должен предупредить вас, любезный капитан, что у каждого из этих господ свое особенное дело, о котором каждый желает переговорить с вами отдельно.
— Что же за беда, майор? Сначала позавтракаем, а потом порассудим.
— Да, я и сам думаю, что так будет лучше, а там увидим.
— Вот и отлично!
По приглашению капитана гости вошли в шалаш.
Заботами Камота и, вероятно, по прежде отданному приказанию атамана стол был накрыт и уставлен роскошным завтраком, состоявшим, правда, большей частью из дичи; но значительное количество бутылок с длинными горлышками, обозначавшими их бордоское или бургундское происхождение, не говоря уже о шампанском, столь любезном всем американцам — как севера, так и юга, — придавало завтраку самый отрадный вид для голодных желудков, возбужденных продолжительным переездом под покровом густого тумана Миссури.
Майор пришел в такое восторженное состояние, что тщательно откашлялся и, дружески пожимая капитану руку, сказал с умилением:
— Капитан Том Митчелл, пускай о вас говорят что хотят, но я всегда буду считать вас самым замечательным человеком.
— Благодарю, — ответил тот, смеясь, и, обратившись к гостям, продолжал с изящной вежливостью: — Господа, милости прошу откушать хлеба-соли.
До настоящей минуты все гости сохраняли строгое молчание, за исключением немногих слов, произнесенных арматором из Бостона. После же приглашения, сделанного капитаном, старший француз улыбнулся и с вежливым поклоном сказал:
— Прежде всего позвольте вам заметить, что вы предлагаете нам хлеб-соль, как это делается у арабов.
— Вы мои гости, господа, — ответил капитан серьезно, — а нигде не почитается так искренно святыня гостеприимства, как в прериях. Вы находитесь в безопасности под охраной моей чести. Кажется, этого довольно.
— Совершенно вам верим; но майор Арденуорд передавал уже вам, что каждый из нас желает переговорить с вами наедине о делах, касающихся лично одного.
— Что же это значит?
— А то, что эти переговоры будут очень продолжительны, и лично я желаю переговорить с вами в таком месте, где не будет никого, кроме нас двоих.
— Прошу вас садиться и как следует поесть; после этой скромной закуски вы и ваши спутники переправитесь со мной на остров. Я уже сказал вам, что вы находитесь под защитой моей чести. Если вам этого не довольно, то прошу высказаться.
— Вы оскорбляете нас, капитан, — прервал его майор с живостью, — за недостатком лучшей поруки я предлагаю себя в заложники. Чего вы еще желаете?
— Ничего, благодарю вас, майор. Милости прошу, господа, после закуски мы все немедленно переправимся на остров.
— Кроме меня, — возразил майор. — Я хочу, чтобы вы поняли, насколько я вам доверяю. Я возвращусь в крепость и буду ожидать этих господ, там или здесь, как вам и им будет угодно.
— Мы не сомневаемся в слове нашего хозяина, — заметил француз, улыбаясь.
Он сел за стол, спутники последовали его примеру, и все принялись за еду.
ГЛАВА XVII. Каким образом Том Митчелл стал заступником обиженных
Натянутость в обращении скоро рассеялась благодаря бургундскому, бордоскому и шампанскому; угощение было радушным, беседа веселой и почти дружеской.
Майор Арденуорд, единственный из всех не задавшийся задней мыслью и от природы созданный добрым малым, явно старался развеселить и перезнакомить ближе все общество, составленное, как видно, из разнородных элементов; в этом ему усердно помогал сам капитан, который был одарен качествами истого амфитриона и обращался со своими гостями с такой подкупающей любезностью, которая всех очаровала, как ни велико было всеобщее предубеждение против него.
Разумеется, никто ни словом не намекнул на причины, собравшие это общество, и оживленный разговор постоянно обращался на посторонние предметы. Майор первый встал из-за стола.
— Нет таких милых друзей, с которыми не пришлось бы когда-нибудь расстаться, — сказал он весело. — Мое присутствие необходимо в форте, и потому я прощаюсь с вами, господа.
При самом начале завтрака все следы его кашля исчезли.
— А я думал, что вы здесь будете ожидать этих господ, — заметил капитан.
— О нет! — возразил майор, смеясь. — Не желаю ни быть помехой, ни иметь помехи. Мне лучше вернуться на место, а им лучше приехать ко мне.
— Я сам их доставлю, — сказал капитан решительно.
— Вот видите, все к лучшему… Господа, честь имею откланяться вам. Капитан, вы самый очаровательный хозяин, и — клянусь честью! — у вас отличное бургундское и бордоское.
— Тем лучше. Вы позволите мне удовольствие доставить вам несколько ящиков с этими винами.
— Неужели вы это сделаете? — воскликнул майор, обрадованный. — Впрочем, и сомнения быть не может. Я всегда говорил, что вы самый прямодушный человек.
Он пожал руку капитану, простился с гостями и вышел в сопровождении Камота, который проводил его до конца ущелья, где ждал его конвой. Майор сел на лошадь и уехал.
— Господа, — сказал капитан, — все готово; мы переправимся на остров когда вам будет угодно.
Приезжие вежливо поклонились.
— Пешком, верхом или вплавь? — спросил молодой француз шутливым тоном.
— А вот увидите, — отвечал капитан, незаметно переглянувшись с ним.
Они вышли из шалаша.
Пирога ожидала их; по приглашению капитана все сели.
— Теперь, господа, нам осталось исполнить последнюю формальность, — сказал Том Митчелл с улыбкой. — Никто из посторонних не может попасть на остров, если глаза у него не завязаны.
Приезжие переглянулись в недоумении, почти с ужасом.
