Кирилл Кириллов - Афанасий Никитин. Время сильных людей

Без своих тряпок он был похож на морского разбойника. Загорелый, обросший многодневной щетиной — странно, как она у него в бороду не превращается, весь покрытый синими рисунками, наколотыми прямо на кожу. Резкий и точный в движениях. Только повязки на глаз не хватает. А еще лучше и на оба. Не нравились Афанасию его глаза. Глубокие, неподвижные. Как у сомлевшей на солнцепеке змеи. Опасные глаза.

Португалец заглянул тверичу через плечо.

— Не так, мой северный друг, — пробормотал он. Выхватил палочку из привычных к молоту, а не к перу пальцев Афанасия. Двумя росчерками привел силуэт горы на рисунке в соответствие с оригиналом. Чуть отстранился, полюбовавшись своей работой. — Ну вот. Похоже.

— Спасибо, добрый человек, — поблагодарил Афанасий. — Ловко это у тебя выходит. Учился?

— Учили, — ухмыльнулся португалец.

— Где это?

— В школе, — отмахнулся португалец, вроде походя, но так, что всякая охота выспрашивать дальше пропала. — А ты для чего это все рисуешь?

— Друг просил, — уклончиво ответил Афанасий, сам не зная зачем.

— Дай-ка посмотреть, — попросил Мигель и, не дожидаясь согласия, вырвал книжицу из рук Афанасия. Быстро перелистнул несколько страниц.

— Э… Не балуй! — взъярился купец. Схватился за кожаный переплет. Потянул.

— Осторожно, порвешь. Ладно, ладно, отдаю, — засмеялся Мигель, отпустил корешок и поднял вверх руки.

Афанасий глянул на спутника исподлобья и спрятал книжку за пазуху. Мигель хмыкнул и поднялся, чтобы уйти, но тверич удержал его за пояс штанов. Он давно уже хотел серьезно поговорить с португальцем, да не знал, как начать. Теперь же злость придала ему решимости.

— Погоди, обсудить кое-что надо.

— Что еще? — спросил Мигель недовольно. Сел рядом, подобрав под себя ноги. Уставился за борт. Говорить ему не хотелось, но и деваться на утлом суденышке было некуда.

— Не нравится мне, что ты сам товар, к продаже предназначенный, ешь, — твердо сказал Афанасий, пытаясь встретиться взглядом с томными глазами собеседника.

— Да ничего я такого…

— Хватит! — взревел Афанасий. — За олуха меня держать не надо.

Мигель только пожал в ответ плечами.

— Ты пока за товар ни копейки не отдал и не выручил, а уже полплитки стрескал. Лежишь вон целыми днями, как в саван завернутый. Даже не моргаешь. Я уж думал поначалу, что Богу душу отдал, да спасибо капитану, разъяснил.

— А тебе жалко? — тихо спросил Мигель, все так же не глядя на Афанасия.

— Мне не жалко…

— И к чему тогда весь этот разговор?

— Мне не жалко, — задохнулся Афанасий. — Но понятие о чести купеческой должно быть. Я и только я за тот товар своими деньгами платил. А ты…

— Не своими, а у Ширван-шаха из сокровищницы украденными, — без выражения пробормотал Мигель.

Лицо купца пошло красными пятнами, он сжал пудовые кулаки и снова разжал. Снова сжал. Португалец оторвался от созерцания водной глади и спокойно посмотрел Афанасию прямо в глаза. Афанасия аж передернуло. Он уже готов был вскочить на ноги и обрушить всю свою мощь на макушку Мигеля…

— Чапакчур! Чапакчур! — закричал с верхушки мачты дозорный.

— Ну вот, к вечеру на берег сойдем, распродадим товар, и кончатся твои страдания, — сказал Мигель, поднялся на ноги и, шлепая босыми пятками, ушел на нос, где собралась вся свободная от вахты команда.

Афанасий хотел догнать Мигеля, сказать ему… Но что тут скажешь? А даже если и найдешь какие-то слова, разве станет он слушать? Плюнет и разотрет босой ногой по палубе. Эх.

Купец постарался успокоиться и взять себя в руки. Приложив ладонь козырьком к глазам, вгляделся в голубую даль. Различил на горизонте высокие минареты и купола мечетей древнего города.

В разных местах высились гребни крепостных стен, поставленных вкривь и вкось, насколько позволял склон горы. Узкие улочки сбегали к самой воде. Длинные портовые причалы цвели флажками на сотнях мачт кораблей самых разнообразных видов и размеров. Здесь были пузатые торговые суда и узкие военные. Вокруг них сновали лодки и плотики, словно утята вокруг уток. Перевозили мешки и бочки, галдящих людей, блеющих и кудахчущих с испугу животных.

Шум, гам, запахи свежего жареного мяса, гниющих фруктов, сохнущих водорослей, специй и человеческих выделений мешались в особый причудливый дух, какой есть в каждом порту, и в каждом — свой.

Лодочки и плотики торговцев, привязанные друг к другу, образовывали плавучие базары, на которых можно было купить все что угодно — от амулетов тибетских монахов до чернокожих рабынь из Эфиопии, от цветастых тряпок местной выделки до русских соболей.

Корабль медленно продирался сквозь скопище лодок. Полуголые матросы веслами отпихивали особо назойливых торгашей, норовивших прицепиться к борту и предложить свой товар. Работали осторожно, чтоб ненароком не зашибить кого или не перевернуть лодку. Каждый торговец платил за защиту какому-нибудь могущественному разбойному клану, который мог потребовать возмещения ущерба в многократном размере.

Наконец, протолкавшись сквозь галдящее людское море, корабль подошел к причальной стенке. Мальчишки приняли канаты и накрепко обвязали ими деревянные кнехты, неприятно напоминающие когти дракона. С грохотом лег на причал дощатый трап.

Мигель накинул через голову свое тряпье и стал похож на обычного нищего, на которого и не взглянешь. Подпоясался. Засунул под рубище мешок с товаром и подошел к Афанасию, еще кипевшему недавним гневом. Дружески хлопнул по плечу:

— Вот и прибыли. Места тут суровые, чужих не любят. Да и обмануть иноверца зазорным не считается. Потому давай будем мы с тобой мусульманскими торговцами. Сейчас на берегу купим халаты, и… Да чего ты насупился так?

— Грех это, — пробормотал Афанасий, — вере своей изменять.

— Да ерунда, — отмахнулся португалец. — Ты ж ее не меняешь, просто притворяешься.

— Тебе хорошо, индульгенцию потом купишь — и вся недолга, а мне сей грех сколько отмаливать?

— Правильную надо было веру выбирать, — усмехнулся Мигель, но, заметив, что спутнику не до шуток, сменил тон: — Ничего страшного, правда. Если не о себе, так хоть о семье подумай. Что с ними будет, если тебя зарежут тут, как барана?

— И то верно, — кивнул Афанасий. — Только вот не похож я на местного. Ликом бел.

— Ты себя давно в зеркале не видел. Обгорел на солнце, бородой черной оброс, глаза вот только выдают цветом, но если особо ни на кого не пялиться, так и не обратят внимания. К тому же всегда сказать можно, что ты из далеких мест. Из-за моря, а там наверняка тоже мусульмане живут. Или из Хорасана северного. Там земли вовсе дикие, народом неведомым населенные.